– Ну что? – негромко спросил кого-то капитан Михайлов.
– Все в порядке, товарищ капитан!
– Не ори, разбудишь… Пошли!..
«Проверяет посты, – подумал Вильсовский. – Чего сейчас больше в этом Михайлове – дисциплины или страха?.. А куда он повел солдата? Где другой часовой? Им же было приказано не отходить от костра далеко. А лошади? Где лошади?..»
Вильсовский вскочил. Лошадей с вечера они привязали поближе к костру, чтобы им меньше досаждали комары, но теперь на прежнем месте их не было.
Громко затрещали кусты в той стороне, куда только что ушли часовой и Михайлов. И тут же голос – тревожный и приглушенный:
– Да тише ты, боров!
Раздвигая ветки кустарника, Вильсовский пошел на шум.
– Продукты у тебя, Храпкин? – услышал он снова голос Михайлова.
– Все тут.
– Табак?
– Говорю – тут.
Теперь Вильсовский все понял.
– Стой! – закричал он. – Михайлов!..
В ответ полоснула автоматная очередь. Как под ливнем, зашумела листва над головой Вильсовского. Треск ломаемых кустов, понукания лошадей – и все.
Вильсовский вышел к костру. Опустился на поваленную кряжину.
– Раненый Качалин выжидательно смотрел на него.
– Где комбат? – тихо спросил он.
– Сбежал. – Вильсовский не мог обманывать этого совсем юного солдата.
– Как же это, а? – заикаясь, спросил Качалин. – Он же нам говорил – присягу помнить… друг дружку в беде не бросать, а? А сам-то!.. Как же это?
Вильсовский сидел неподвижно. Что он мог ответить?
– Не оставляйте меня одного, товарищ политрук, – прошептал Качалин.
Вильсовский укрыл его своей шинелью.
Еще сто метров…
Пятьдесят…
Десять…
Голова кружится, и многоцветная рябь мельтешит в глазах. Подламываются ноги. Нервы напряжены и дрожат, как перетянутые струны. Еще несколько шагов, и Евгений Вильсовский упадет лицом в зыбучую болотную хлябь. Случись это, ему уже не подняться. Оба, он сам и Ваня Качалин, неизбежно погибнут в этой усыпляющей трясине. Все мучения, вынесенные за многие сутки скитаний по белорусским лесам и болотам, будут напрасны.
Нет, он не сдастся. Вон впереди сухая поляна. Перевязать Ваню, передохнуть, а вечером – дальше. Он должен, обязан выдержать! У него на плечах красноармеец, испивший с ним из одной чаши страданий. Его надо спасти и уцелеть самому.
Думать. Больше думать! О чем угодно, только не дать мыслям остыть, замереть.
Евгений начинает говорить вслух. Ему кажется, что говорит он не с самим собой, а с кем-то другим, незримым, но чье присутствие ощущается рядом, и этот кто-то поддерживает его под локоть, помогает превозмочь усталость.
Он должен выжить, чтобы рассказать людям правду. Как их батарея была окружена и почти полностью уничтожена.