Бронзовая сирена шевелит крыльями на пьедестале. По аллее кладбища сомнамбулической походкой движется статуя Командора.
– Ну, а мне что нужно делать? – спрашивает собеседник с дирижабля.
– Будете изображать дон Гуана, – говорит из-за камеры Кирсанов. – Дайте ему шпагу.
– Я пришел взять у вас интервью, а попал…
– В гуано.
– Не понял.
– Берите шпагу и защищайтесь.
– Мне не нужна шпага? Не знаю даже, как с ней обращаться. Я критик, а не дуэлянт.
– Это заметно. Против Командора она бесполезна. Можете отбросить ее в сторону.
Корреспондент неловким движением бросает шпагу к ногам статуи.
– Смотрите, ваш истукан рассыпается на ходу. Так и должно быть или это съемочный брак? Послушайте, он ко мне приближается. Что нужно делать?
– Когда подойдет поближе, пожмите ему руку.
– Надеюсь, это не опасно?
От рукопожатия идол окончательно рассыпается, и открывается женщина в кирасе. Она сбрасывает с себя кирасу, представая обнаженной, подбирает шпагу и начинает наступать на корреспондента. В ритме ее выпадов колеблется грудь. Отступая, корреспондент падает на кровать, стоящую на аллее.
– Помилуйте, откуда на кладбище оказалась кровать? Это неправдоподобно!
– Действительно, – спрашивает Кирсанов, – откуда взялась здесь кровать? Должно быть, ее сюда принесли.
– Так не бывает!
– А как бывает?
– Ну, я не знаю…
Она приставляет к его груди шпагу и замирает.
– Снято! – объявляет Кирсанов. – Говорите теперь, что вы хотели сказать.
– Но я вас хотел расспросить о концепции вашего фильма.
– У меня нет никаких концепций. Я просто снимаю – и все.
– Я не понимаю, как можно снимать без концепции. Сейчас, когда происходит борьба двух идеологий…
– Каких идеологий?
– Ну как же… ну как же: идет борьба между двумя идеологиями – просто социалистической и национал-социалистической.
– Да? Это очень интересно. Какую вы предпочитаете?
– Необходимо присоединиться к наиболее жизнеспособной.
– Правильно: всегда нужно присоединяться к сильнейшему.
– Не в буржуазном смысле, а в высшем! Нужно выбрать то, что соответствует благу народа. Необходимо сделать выбор между «Броненосцем Потемкиным», скажем так, и «Нибелунгами». Но в чем смысл сего не-ле-пейшего эпизода, да и предыдущего – тоже?
– Понятия не имею, – говорит Кирсанов, с бокалом шампанского поднимаясь с могильной плиты.
– Но это упадничество, сюрреализм и декадентство!
– Вот именно, – говорит