– Покажите мне что-нибудь, – говорит эмир, – чтобы я успокоился. Что-нибудь идиллическое, умиротворяющее.
Геомант включает кинопроектор, и на стене появляется изображение. Гармония сбегает в слезах вниз по лестнице, не замечая, что из расстегнувшейся блузки то и дело выскакивает ее ничем не стесненная грудь. Она сбегает вниз, затем, оказывается наверху, вновь сбегает с лестницы, и вновь…
Сидящий спиной к экрану эмир берет за руку Патрицию:
– Милая Патриция, ну почему никто не любит меня? Я самый несчастный человек на свете, мадам. Меня, получившего европейское образование, проведшего большую часть жизни в Петербурге, принуждают управлять чуждым мне народом, язык которого мне пришлось выучивать, как иностранный! Судебная система вверенного мне государства столь варварская, что включает лишь два способа решения проблемы: провинившемуся рубят голову или осыпают золотом, коего здесь чуть меньше песка. Я, пожалуй, выбрал бы роль короля в изгнании, благо все золото переведено в Швейцарские банки, чем ждать пока тебя убьют родственники или свергнут большевики и придется бежать в самый последний момент, чтобы не терять лица, что опасно и неприятно. К тому же я несчастен в любви.
– В вашем распоряжении лучший гарем на востоке.
Эмир молча разводит руками, изображая на лице все тяготы жизни.
– Именно из-за него я и несчастен. Для меня любая красотка из кабаре привлекательней всех красавиц востока! Я им счет уже потерял, а мне их все дарят и дарят, как будто ничего лучшего найти для подарка нельзя! Из-за все той же потери лица я не могу позволить им изменять мне. На следующий же день за оправданье изменницы, что считается слабостью здесь, меня свергнут родственники. Жены мои тоже хороши! Занимались бы любовью друг с дружкой, что в гаремах считается нормой, так нет же: все норовят мужчин затащить к себе! Когда вокруг столько блюстителей нравственности! Осведомители так и роют паркет копытами, чтобы выслужиться.
Эмир замолкает, уставившись на экран. Гармония вновь и вновь сбегает по лестнице вниз.
– Дорогая Патриция, вы хотя бы могли быть со мною добры?
– Ваше величество, я могу к вам заглянуть на часок как-нибудь.
– О, Гармония! – встает эмир и возводит руки к небу. – В черных чулках, – останавливается он у двери, – и красных подвязках, как в кабаре.
Похожие на узоры орнамента извивы барханов, редкие саксаулы, раскрашенные шары перекати-поле.
Лимузин подъезжают к оазису, останавливаются перед узорными воротами запущенной виллы.
– Прежде чем войти в этот дом, – говорит Кирсанов, обращаясь к Гармонии, – я должен предупредить тебя, милая Гармония, чтобы ты ничему не удивлялась и сделала все, что попросят. В этом доме – наше спасение!
– Спасение?
– Не сегодня-завтра в Бухару войдут большевики, и нам понадобятся