– Ожидаемый результат.
– Генерал заумолял своего казнителя, назад запросил свои слова про заключенных: пускай, мол, сидят. Зачем, спрашивается, дерзости говорить, если заранее знаешь, что тебя к стенке поставят за то? Стоит он у стенки и всю свою жизнь вспоминает. Ну, его попугали у стенки слегка и в три шеи прогнали – в награду за исцеление. На самом-то деле никуда он не уезжал, а все, что поведала вам о жизни его за границей, то – дым лишь, мечта. Из трусости не решился уехать. Думал, будет власть имущих лечить от раздвоения личности, и не тронут его. Наивный был, как и все! Откуда я знаю все это, вы спросите? Времени нет, как вы знаете. Не знаете, нет? Вот и узнали. Жизнь есть сон, – указывает она на афишу с упомянутым названием пьесы Кальдерона.
– Скорее, театр, – обернувшись впервые, мрачно поправляет ее Анна, стоящая у окна на задней площадке.
– А вот и театр, – говорит генерал. – Спасибо, что подвезли. Мне сюда.
– Вы в театр, а мы остаемся в кино.
Сестры Карабасовы
В вагоне-ресторане поезда Берлин-Париж сидит Анна в элегантном платье. Перед ней расположился Кирсанов с набором ювелирной мишуры. Он переставляет драгоценности, составляя затейливые орнаменты на столе. Анна смотрит на окно соседнего поезда с табличкой Берлин-Москва и по ее щеке стекает слеза.
– Пока мы здесь распиваем шампанское, моя сестра голодает в Москве.
– Если судить по пассажирам московского поезда, им живется не так уж плохо, – отвечает Кирсанов.
В купе соседнего поезда стоит перед окном генерал, на его плечо опирается шикарно одетая женщина, за их спинами видны канделябры, вазы, парчовые ткани, ковры.
– Добыча победителей, – говорит Кирсанов. – Разрешите ваши бусы, мадам, на секунду. Сейчас мы тоже сотворим пещеру Аллядина.
Он вынимает у нее из шляпы шпильку с брошкой и двумя-тремя движениями составляет на блюде с раком натюрморт.
– Что мне сказать вам по поводу вашей сестры? Летом 43-го года немецкий офицер предложил мне на улице обменяться супругами в шутку. К моему удивлению моя ревнивая супруга… перед тем мы с ней ссорились… вдруг подошла к нему и молча взяла его под руку. Немец, который оказался большим французом, чем я, подтолкнул под зад свою подругу – очаровательную польку, и мы разошлись. Обмен занял не более трех минут. Характер моей новой возлюбленной оказался покладистым, но сумма огорчений осталась прежней, ибо не было мужчины, с которым она бы мне не изменила. Прошло четыре года с той поры, и вот я приехал в Берлин, чтобы вернуть законную супругу в обмен на ветреную польку. Немец был столь любезен, что даже не возражал против моего присутствия в доме на правах второго мужа к обеим, пожелавшим у него остаться, дамам. Я возвращаюсь ни с чем в Париж и все думаю: выиграл я или все проиграл? Вот что я хотел сказать вам по поводу вашей сестры.
Он