– Ну, с богом, – Фаина Иосифовна крестит Алеся, прижимает к груди его голову. Вдруг спохватываясь, достает из кармана пальто лист бумаги, сложенный вчетверо. – Вот письмо. Передашь Афанасию. Это от тёти Поли.
Она обнимает Алеся ещё раз и не сдерживает слёз, представляя, какой неведомый и тяжёлый путь начинается у ребёнка-сироты в этой холодной стране с безбожной властью, которая не в состоянии по-матерински приголубить детей и стариков, потому что не умеет их любить и вряд ли когда-нибудь научится.
Тётя Катерина на этот раз выглядит не такой весёлой, как обычно. Шея замотана чёрным шерстяным шарфом.
– Ты чё же, агалец, мне позавчера-то не признался? – сипит она и, морщась, глотает слюну.
– Боялся я… Всех боялся, – и протягивает свёрток: серый ситцевый халат и галоши. – Спасибо!
Тётя Катерина бросает быстрый взгляд:
– Барахло это. Мог бы и оставить. Ну, коль притащил, сунь под сиденье. Когда и сгодится.
На ней всё та же солдатская форменная одежда, только поверх гимнастёрки с расстегнутым воротом и белоснежным подворотничком,– лёгкая телогреечка с прострочкой глубоких швов. Такую одевают в холодное время года под шинель.
– Куда мы едем, тётя Катерина? – спрашивает Алесь, хотя хорошо осведомлён тётей Полей.
– На лесной кордон. Лесник там – Афанасий… Фамилию не помню. Хороший мужик. Я там бывала… Райское место. Тебе понравится. – Говорит тётя Катерина, разделяя слова, с трудом и постоянно морщится. – Ты на меня не сердись. Сегодня я калякальщик никудышный. Вчерась цельный день с бандурой своей провозекалась. Прохватило видать… Горло вот распухло. Ажно говорить больно.
И замолкает надолго.
День брезжит серый, холодный. Ветер дует прямо в лоб машине, а на поворотах бьёт в боковые стёкла палыми листьями и мелкими камешками. Он напоминает о надвигающемся ненастье: дожде или снеге, окончательном уходе тепла, приближающихся морозах. Нахохлившись, Алесь смотрит в окно, на плывущие рядом деревья и кусты, ещё не сбросившие до полного оголения наряды. Красивая, но однообразная картина глубокой осени утомляет его и он начинает придренно клевать носом, теряет ощущение пространства и времени. Из состояния вялого полусна Алеся выводит голос тёти Катерины.
– Ну вот… Почти приехали. Сейчас на заездок свернём, там спуск и елань.
Лесовозная хорошо укатанная дорога остаётся позади, машина ныряет в узкий путик, прорубленный в таёжной чаще, медленно катится по склону и выезжает на голую равнину. Там, вдали, где елань снова утыкалась в тайгу, чернеют какие-то постройки. Исподволь они вырастают на глазах и вот уже различается изба с притыком сеней, маленький домик, стожок сена, огороженный неошкуренными пряслами и прикрытый сверху корьём. Возле него телега и сани с задранными