И вдруг вспомнил еще об одной инстанции.
– Прокурор. Да, прокурор. Причем неподкупный. И – до некоторой степени – справедливый. – Прокурор собственной совести.
Засмеялся.
Такое определение более чем понравилось.
А судьи кто?
Вопрос почти по классике.
Лейба Бронштейн – первый.
Наверно, брешет, что был такой охранник – Троцкий.
Да это и не важно.
Главное, что он – Судья.
С большой буквы.
Или лучше Генеральный.
Хотя генеральными бывают только прокуроры.
Но он простой прокурор.
Без нагрузки значимости.
Рядовой из рядовых.
Кто еще судьи?
– Рыков?
Да, это ему тоже к лицу.
Как и Зиновьеву.
И Каменеву.
И…
Подобралась командочка!
А – подсудимые?
Они – безлики.
Безлики до той поры, пока их не вызовут на процесс.
Не посадят, сперва на лавку.
И не поставят потом – к стенке.
– А как дело со свидетелями?
Кажется, хуже некуда.
Только наметится кто-то вякнуть на этот счет, – и его нет.
Переведен в подсудимые.
И вдруг Сталин понял, кому вся статья стать свидетелями: писателям.
И отчасти – поэтам.
Это тем, которые не пользуются зубоныльной тональностью.
Как-то он такого живчика слышал:
Революция! Матерь Божия!
Радость, снятая со креста.
Ты сложна, как любое множинье,
И как вычитанье, проста.
За «Матерь Божию», кажется, его в расход и пустили.
Трудно стало быть свидетелями как обвинения, так и защиты. Потому и все прут в судьи. Правда, некие метят и в прокуроры. Это те, кто считает, что стадию активного судейства они уже прошли. Но поскольку он первый и пока единственный, то жизнь у всех прочих вряд ли окажется раем.
9
Фрикиш, сперва остолбенел, потом попятился.
Мимо окон его дома – на пружинящем шаге – прошествовала полутолпа людей, в руках у которых были вилы и палки.
Кое-кто и окрысился косой.
– Не выходите никуда, ради Бога! – произнесла истопница постоялого двора Агафья.
– Люди ГПУ и Советскую власть пошли кружить.
Она так и сказала, не «крушить», а «кружить».
– А за что? – спросил он.
– За упокойника.
Под окном проскакали конные.
На этот раз милиционеры.
И среди них тот, что в свое время водил епископа Луку на Ледовитый океан.
Но выстрелов слышно не было.
Помыкался, помыкался Фрикиш по комнате.
С одной стороны, поджилки дрожат, с другой – любопытство разбирает.
Преодолело последнее.
Задворками добрался до исполкома.
Толпа тут пореже.
Возле ГПУ – сплошная густота.
И впереди старик с бородкой виселькой, который о Сталине написал ему целую тетрадь.
Ею он сейчас и размахивал.
– До