– Я же сказал прекратить разговоры! —рявкнул офицер, который остался со мной в комнате. – Свидание окончено! А Вы, заключенный Фальк, повернитесь лицом к стене и ожидайте там, пока за Вами не придет охранник.
Я, конечно же, подчинился. Вот, в принципе и все, о чем мы поговорили в первый раз.
На втором свидании мама передала мне несколько пачек печенья, пакет сухарей, конфеты, две упаковки сахара в кусках и пачку черного чая. Я очень удивился, что мне разрешили все это оставить при себе, так как я думал, что охранники отберут у меня половину. Правда продукты они тут же выпотрошили из пачек в кулек, в котором все перемешалось. Но для меня это было не страшно, так как у себя в камере я снова все рассортировал.
Сказать маме, что мне были нужны сигареты, на первой встрече я забыл. Сама она не догадалась, так как до попадания в тюрьму я, практически, не курил.
То, что мама не работает больше в магазине кассиром, я узнал на третьей встрече. А то, что ее перевели на химический завод – на четвертой. Она кратко сообщила мне об этом, добавив еще, что работает уборщицей в ночную смену.
– А там тебе нравится? – не подумав спросил я, и тут же осекся, так как в это мгновение офицер подскочил на стуле и в упор уставился на нее.
Мама испугалась и медлила с ответом.
– Отвечайте на вопрос, – властно потребовал он.
– Да, мне там нравится, – робко ответила мама. К этому времени и она уже поняла, что лучше отвечать на вопросы так, как хотели это слышать следователи. – Работа есть работа, – добавила она уже более уверенно.
– «Работа есть работа», – повторил вслух офицер, фиксируя ее слова на бумаге.
В общем, все наши последующие встречи мы только и делали, что спрашивали друг друга: «Как ты? Как чувствуешь себя?» И отвечали друг другу всегда «хорошо». Но иногда, по ее покрасневшим глазам, я понимал, что мама не спала всю ночь, так как опять переживала за меня. О себе она мало волновалась.
– Эдуард скажи, все эти годы в тюрьме ты часто вспоминал о Йоле? – поинтересовалась я.
– Да, вспоминал о ней каждый день. Я от нее в тюрьме не отказался. А по ночам, вообще, думал не переставая. Мне даже в голову не пришло считать ее виновной во всех перенесенных мною мучениях. И, как ни странно, я был снова готов пойти на них, чтобы только увидеть ее.
– А знала Йола, что ты из-за любви к ней так пострадал?
– Нет. О моем тюремном заключении она ничего не знала. А если бы и знала, то чем она могла мне помочь? Она не могла вернуться в ГДР и проведать меня, так как тоже была здесь врагом государства. К тому же, оказавшись по ту сторону Стены, она сразу же окунулась в свою новую «западную» жизнь и больше обо мне не вспоминала.
– А сколько лет ты отсидел в тюрьме? За хорошее поведение тебя не выпустили досрочно? – снова вернулась я к теме ГДР.
– Нет. Как говорят на зоне, я отсидел в «Чуме» от звонка до звонка. И еще был рад, что срок мне не продлили.