Сама понимаешь, что через несколько недель в такой камере человек серьезно заболевал. У него развивалась депрессия, а со временем и туберкулез. Тех камер мы больше смерти боялись, так как они означали медленный и мучительный конец.
– Ну, надо же, в тюрьмах ГДР даже была продумана краска стен.
– Да, это сущая правда. В ГДРовских тюрьмах очень долго все камеры были выкрашены в серый цвет. Но потом, ближе к восьмидесятым, ситуация изменилась. Моя камера, например, желтой была. Это Amnesty International постаралась, так как она стала бить тревогу по поводу состояния тюрем в ГДР. Вот мне и повезло, то есть я сидел в улучшенных условиях, – Эдуард криво усмехнулся. – И от квашеной капусты у меня никакого поноса не было, так как ее чередовали с другой едой. А вот сокамерник мой часто на толчке сидел, у него от всей тюремной еды постоянное вздутие живота было.
Так как мне дали всего четыре года, я решил отсидеть их мирно. Вероятность выхода на волю была довольно велика, причем еще более-менее нормальным, поэтому я решил, что нужно жить. Если бы мне дали более шести лет, то я бы, наверное, наложил на себя руки. Но, как говорят, Бог миловал!
В тюрьме, несмотря на мое примерное поведение, меня каждую неделю вызывали к следователю. Он задавал одни и те же вопросы:
«С кем Вы планировали побег?»
«Какое отношение к побегу имеет Ваша мать?»
«Откуда вы узнали, что у Вашей матери в квартире есть тайник с деньгами?»
«На что Вы потратили взятые у матери деньги?»
«Вы работали на разведку ФРГ?»
«Вы разглашали наши государственные тайны?»
Но, что бы меня не спрашивали, я отвечал одно и то же:
«После окончания университета у меня помутился рассудок. На деньги матери я хотел купить автомобиль. В Чехословакии оказался случайно, потому что люди, которые обещали мне дешево продать подержанную машину, обворовали меня и хотели убить. Сам я границу не пересекал. Меня насильно заколотили в ящик, отвезли туда в бессознательном состоянии и сбросили в карьер умирать. Имен и фамилий этих людей я назвать не могу, так как видел их впервые. Их лиц я тоже толком не разглядел, так как мы договаривались ночью.
Моя мать ни в чем не замешана. Она долгие годы откладывала деньги с зарплаты мне на Трабант. Свою вину я признаю, но только в том, что позарился на дешевую машину и, по глупости, подумал, что смогу сам более выгодно купить ее».
Если честно, то я думал, что эти допросы никогда не закончатся, и каждый раз тщательно готовился к ним, еще и еще раз повторяя в голове продуманную версию. На каждом допросе я повторял ее слово в слово, при этом удивляясь, что следователь каждый раз записывал ее с таким серьезным видом, словно слышал все это впервые.
Я не утруждал себя мыслями