последний из честных дантистов. Оливер Перл

близкого к сумасшествию. Ее любимым словом было pussy. Она часто использовала его, когда говорила о Борисе. А вообще, она продавала антикварные ювелирные изделия и была очень активным посетителем Лувра, где в то время она настойчиво изучала датских и фламандских живописцев начала семнадцатого столетия. Реализм датской живописи часто обманчив. Большинство цветочных натюрмортов, например, изображают букеты, состоящие из цветов, не распускающихся в одно и то же время года. На многих полотнах, запечатлевших роскошные трапезы, можно увидеть незавершенность, будто бы они были прерваны в самом разгаре веселья.

      Борис возил нас по городу, делясь с нами историческими курьезами и наделяя значением культурно маловажные факты и психологически вредные исторические события, без коих стране и ее нации было бы куда легче жить. Отец его был художником, который почему-то всегда жил рядом с теми местами, по которым нас возил Борис. Впервые он упомянул о нем во время завтрака в ресторане в Латинском квартале. Услышав о тесте, Нина отвернулась, и в зеркале в конце зала ее отразившееся лицо было таким, будто она проглотила комок шерсти.

      Нина и Тамара быстро подружились. Нина повела нас в Лувр поглазеть на ребячество фламандских живописцев семнадцатого века. Выдуманные букеты могут напомнить созерцателю, что настоящие цветы, как, впрочем, и все в мире, должны в конце концов завянуть и умереть. Незавершенные же банкеты намекают на жизненную неопределенность и служат призывом к умеренности.

      Тамара, которая никогда не читала и с неподражаемой ловкостью избегала музеи, на этот раз проявила стремление к познанию датского и фламандского искусства, мне показавшееся беспрецедентным. Как потом оказалось, Нина умело посыпала свои культурные познания таинствами семьи своего мужа, к которой она относилась с маниакальным презрением. Основываясь на приведенных Ниной данных, ее тесть был импотентом и сексуальным уродом, у которого не было ни капли таланта, а просто много дешевой краски. Он был типичным псевдо-интеллектуальным занудой, обвинявшим свою преданную и добросердечную русскую жену в отсутствии кровоснабжения в своем «вонючем члене». Раньше он платил одной «беззубой блядюшке» на углу их улицы сорок франков за то, что она ему сосала раз в месяц до тех пор, пока та не умерла от рака простаты. Как оказалось, за долгие годы они стали добрыми друзьями, и он скорбел по ней, как настоящий художник, заляпывая еще больше холстов еще большим количеством дешевой краски.

      По мнению Нины, Борис ничем не отличался от своего отца. Сама она настаивала, что происходит из старинной дворянской семьи, и относилась к семье мужа с глубоким отвращением. Она презирала его еврейскую кровь, которая, несмотря на участие русской матери Бориса, не имела в себе ни одной хоть как-то проявляющейся славянской капли, и саму себя за то, что однажды отдалась этому кровососу с кривыми зубами и желтыми ногтями.

      Короче