Зачем, зачем не знаю
растешь с малиной ты.
А дальше после нашего всеобщего хора солирует няня Шура:
Хороша красна малина поутру.
Но крапива заслонила к ней тропу.
До малины я добраться не смогла,
Только руки все крапивой обожгла.
И мы снова подхватываем:
Крапивушка лесная,
узорные кусты.
Зачем, зачем не знаю
растешь с малиной ты?
А няня Шура еще задушевнее:
Путь к любимому был близок, не далек.
Но крапива стала прямо поперек.
Я пошла тропинку новую искать,
а любимый не хотел так долго ждать.
А мы еще громче:
Крапивушка лесная,
узорные кусты.
Зачем, зачем не знаю
растешь с малиной ты?
Тогда няня с поучительным лукавством:
Понапрасну я крапиву ту виню,
берегла она малинушку мою.
Знайте, девки, чтоб любовь не потерять,
о крапиву рук не бойтесь обжигать.
И мы уже вприпляску:
Крапивушка лесная,
узорные кусты.
Зачем, зачем не знаю
растешь с малиной ты?
А дальше под нянину балалайку отец подхватывает нас на руки и кружится с нами посреди комнаты.
– Да ты танцор, Карлыч! Даром, что хромой!
– Эх, Шуренчик! Под твою балалайку и безногий спляшет!
Потом мы с папой, запыхавшиеся, валились на диван. А няня Шура делала серьезное лицо и, отложив балалайку, торжественно объявляла:
– Ну, теперь Лелька свою новую споет.
Новую у нас в музыкальной школе старшие ребята на перемене исполняли. Меня эта песня так потрясла, что я запомнила слова и аккомпанемент с четвертого раза. Няня с сестричкой ее уже от меня слышали. И вот теперь эту песню услышит папа.
Я села за пианино и важно отчеканила: – Ма-да-га-скар!
Трагически-мажорные аккорды заполнили комнату.
Есть в Индийском океане остров,
название его Мадагаскар.
И негр Томми саженного роста
на клочке земли той проживал.
С белой Джонни в лодку он садился,
когда закат над морем догорал.
Луч солнца в океане серебрился,
и негр тихо-тихо напевал:
«Мадагаскар,
страна моя.
Здесь, как и всюду,
цветет земля.
Мы тоже люди
и тоже любим,
хоть кожа черная у нас,
но кровь чиста».
Ее отец – банкир большого банка,
дочь свою проклятию предал.
А негра Томми саженного роста
суду американскому предал.
И вот стоит пред бешеной толпою
один совсем, измученный стоит.
Глаза его наполнены тоскою,
и негр Томми