– Это потому, что у тебя вся сила в косы ушла. Косы обрежь – писька вырастет.
Господи! Что же делать? Ведь мама всем говорит, что после того, как я разорила семью своими выходками, у них одно богатство осталось – мои косы. Это ж, если я еще и косы обрежу, меня пуще, чем за марки и бабушкину муфту лупить будут. Тут уж никакая Зоя Космодемьянская не спасет – угробят! С досады я чуть не заплакала. А потом и говорю:
– И ни к чему мне такая писька! Я буду мальчиком без письки. Мне бы главное – потом в дяденьку вырасти, чтобы у меня получился красивый мужской голос, который называется ба-ри-тон!
Никто из мальчишек возражать не стал, и мы пошли купаться.
вся сила в косы ушла
Купальщики
И стала я мальчишкой, для других мальчишек своей в доску. И зажила заправской мальчишеской жизнью. Все лето, с мая, мы мотались на теплый канал. А без трусов купались из чисто практических соображений. Плавать в теплом канале, всем нам было строго запрещено. Туда стекали сточные воды города и прилегающих заводов, таких, как Кузнецкий алюминиевый и металлургический комбинаты. И если на тебе обнаружат мокрые трусы – ты попался с поличным, как теплоканальный купальщик. А еще на канале, когда открывались и закрывались шлюзы для очередного сброса воды, возникали такие воронки, в которые могло затянуть даже взрослого. Но ребятне все было нипочем.
Мы уже сидели на берегу, обсыхая на солнышке, а Юрка Ганькин все еще рассекал водное пространство, демонстрируя свой безупречный кроль, который с нашими «саженьками» ни в какое сравнение не шел. А потом его не стало. Сначала мы решили, что он просто нырнул и терпит под водой до последнего, чтобы напугать нас. Но Юрка больше не всплыл ни-ког-да.
В свой двор мы вернулись притихшие и напуганные. Все, молча, разбрелись по домам.
Я забилась под рояль и тихо плакала. А по двору бегала Юркина мать и звала его ужинать.
Ночью меня терзали кошмары. Кто-то бежал за мной, а я, не успев, как следует разогнаться, чтобы улететь, падала носом в прибрежный песок, и чьи-то костлявые руки сжимали мое горло.
Как я очутилась в больнице – не помню. Но провалялась я там до листопада. А потом из Ленинграда приехала бабушка Нина и увезла меня с собой в Евпаторию.
Евпатория
Мы поселились в военном городке у бабушки Клавдии Турчаниновой с ее супругом, имени которого я не помню. Мои попытки убедить местную детвору в том, что я мальчик, потерпели фиаско, поскольку всем ребятам было строго запрещено не только дружить со мной, но и подходить близко по причине моего туберкулеза. Я играла сама с собой. Да и играть-то мне уже было некогда. С утра мы с бабушкой Ниной ездили на трамвае на лиман в грязелечебницу. Потом весь день сидели у моря,