Враг предпринял отчаянные попытки вернуть важный стратегический рубеж. Километрах в двух западнее Выборга развернулись жестокие бои. Орудие Андреева заняло огневую позицию на перекрёстке большой автомагистрали. Здесь было танкоопасное направление, и десятки пушек, глубоко зарытых в землю и тщательно замаскированных, притаились в ожидании противника. Расчёт Андреева оборудовал свой рубеж рядом с большим кирпичным зданием какого-то завода. Сзади, в нескольких метрах от огневой позиции, тянулась каменная стена, рядом с которой артиллеристы отрыли глубокие щели.
Уже вечерело, как вдруг перед огневой позицией Андреева, совсем низко, разорвался бризантный снаряд. Белое облачко неподвижно повисло в вышине. Второе такое облачко вражеский снаряд повесил несколько позади.
– Братцы, фриц вилку устраивает, – крикнул Андреев. – По щелям!
С грохотом, один за другим обрушивались на позицию вражеские снаряды. В щели пополз удушливый дым, посыпались твёрдые комья, осколки камня. Огненный ураган не утихал ни на секунду. В сплошной темноте Голубев почувствовал, что не может повернуться, не хватает воздуха. Он попытался ещё раз приподняться, но безуспешно. В ушах стоял гулкий звон, рот был полон земли. Мелькнула догадка: «Я засыпан».
Иван стал лихорадочно разгребать землю, царапая руки обо что-то острое и холодное. Голубев не знал, как долго выбирался, но, когда показался просвет и повеяло тёплым ветерком, он уже не в силах был сделать даже взмаха рукою. Отлежавшись и придя в себя, наводчик поглядел вокруг. Со снесённым щитком, без колеса, валялась на боку пушка. Там, где были щели его товарищей, лежали груды раскрошенного камня. Стояла жуткая, мёртвая тишина.
Подошедшие бойцы помогли разобрать завалы. Погибших артиллеристов похоронили здесь же, на огневом рубеже. Голубев, не сдержав слёз, отошёл в сторону и, склонив непокрытую голову, долго сидел в тяжёлом раздумье. «Вот и Тарасова не стало, земляка закадычного. Как же написать об этом в Ломы? А надо написать, никуда не денешься…»
– Слушай, славянин, а корректировщика-то мы сняли, – сказал незнакомый молоденький солдат. – Сидел, сволочь, на заводской трубе и управлял стрельбой.
На другой день комбат Казанков позвал Ивана Дмитриевича и сказал:
– Принимай орудие, Голубев. Ребята в расчёте, кажется, подобрались неплохие. Блюди старые, добрые порядки.
Вечером, после ужина, собрались в землянке. Закурили, разговорились. «А что, прав комбат, – подумал Голубев, – хлопцы хоть куда. Считай, каждый огнём опалён. Только вот наводчик Светлицкий пока не обстрелян…» Сели писать письма, и Голубев, покопавшись в сумке, тоже достал листок бумаги. Хотелось написать о многом, а получилось всего несколько строк…
В сентябре сорок четвертого полк, в котором воевал Голубев, сняли с переднего края, погрузили в эшелон. Как же удивился и обрадовался