С самого начала оба адвоката представили позицию Национальной библиотеки как попытку национализировать частную собственность. Они утверждали, что решение судьи Шило от 1974 года, направленное против попытки государства присвоить себе рукописи Кафки, должно оставаться в силе. Они напомнили судье Копельман-Пардо, что, в отличие от нынешнего разбирательства, судья Шило имел преимущество: он выслушивал показания непосредственно Эстер Хоффе. «Притязания библиотеки уже рассматривались в рамках судебного процесса… и были отклонены таким образом, который не оставлял возможности для их повторной подачи».
Ури Цфат отметил, что документы Кафки вообще не должны считаться частью наследства Брода. Тот факт, что Брод не упомянул в своем завещании бумаги Кафки, сообщил Цфат, свидетельствует, что он прекрасно понимал: они больше не являются частью его наследства, он уже передал их в дар Эстер Хоффе. Наконец, заметил Цфат, когда в течение многих лет Национальная библиотека вела с Эстер Хоффе переговоры о коллекции Кафки, она никогда не действовала так, будто считала себя законным наследником этих рукописей.
Положение о том, что Национальная библиотека должна получить рукописи без компенсации Еве Хоффе, адвокат отверг как «абсурдное».
Шмулик Кассуто, назначенный судом адвокат по наследству Эстер Хоффе и автор книги «Подпись на долговых обязательствах» (1997), добавил, что попытка государства захватить рукописи представляет собой «открытый патернализм» и «не приличествует демократическому государству, которым любит выставлять себя Израиль». «Не наше дело определять, оставил ли Брод свое наследство наиболее „подходящему“ для этого человеку, – сказал Кассуто. – И не наше дело ставить под сомнение сокровенные желания его души. Возможно, государство и право, утверждая, что Брод поступил бы лучше, если бы не был так глубоко связан с госпожой Хоффе, и что было бы лучше, если бы он оставил свое „сокровище“ более подходящему наследнику – а нет более подходящего наследника, чем само государство Израиль. Но Брод был привязан к госпоже Хоффе. Он видел в ней единственного оставшегося в живых члена семьи, единственного близкого человека, и захотел отдать ей всё, что у него было. Это желание нужно уважать».
А поскольку Брод подарил Эстер рукописи Кафки ещё при жизни, утверждал Кассуто, то и де-факто, и де-юре эти рукописи не являются