Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя. Бенджамин Балинт

обратиться в суд с просьбой сохранить материалы, предназначенные для библиотеки. Он также напомнил суду, что Коэн, которая встречалась с Бродом только один раз, находится не в лучшем положении, чтобы свидетельствовать о его желаниях. Коэн, по его словам, невольно ставится «в неприятное положение, ибо, по-видимому, используется как инструмент (и инструмент, плохо подготовленный) для того, чтобы переписать завещание доктора Брода». «Существует новая Германия, и Макс Брод был одним из первых, кто признал это», – сказал адвокат. «Новая Германия действительно существует, – с определённой резкостью ответила Коэн, – но это не значит, что Брод думал отправлять туда свой архив».

      К июню 1983 года стало ясно, что затянувшаяся дискуссия между Эстер и Национальной библиотекой постепенно исчерпала себя. Немецкий литературовед Пауль Раабе, который в 1938–1968 годах был директором библиотеки архива Марбаха и знал Брода, в раздражении писал Эстер:

      Похоже, что всё пошло так, как я боялся: вы неспособны сделать для Макса Брода не только то, что ожидают его друзья, но то, что должно было быть само собой разумеющимся даже для вас. Если вы не достигнете соглашения с Национальной библиотекой о наследстве Макса Брода, то его 100-летний юбилей пройдет незамеченным, и таким образом вы окажете Максу Броду самую худшую услугу, которую только можно оказать этому хорошему человеку. Понимая причины великого множества ваших колебаний и сомнений, я призываю вас отбросить их ради Макса Брода… Это заставило нас (Раабе и его жену. – Прим. авт.) снова встретиться с вами в Тель-Авиве. Я также почувствовал вашу беспомощность и потому по личной инициативе предложил вам свои услуги…

      Я был бы рад снова поработать с вами и принять вашу сторону в борьбе с вашими трудностями. Но если вы будете всем противодействовать, то скоро останетесь в одиночестве. И это будет не только трудно для вас, но станет катастрофой для памяти Макса Брода и Кафки. Мне жаль, что приходится вам писать – и писать так открыто, – но как один из поклонников Макса Брода я должен поделиться с вами своим разочарованием, ведь мы, дорогая госпожа Хоффе, всегда находились с вами в близких личных отношениях».

      Во втором письме, отправленном чуть позже в том же месяце, Раабе пишет:

      «Теперь я понял, что переговоры потерпели неудачу, и хочу сообщить вам, как я этим огорчен. Вы потеряли последний в своей жизни шанс, чтобы сохранить документы Макса Брода в том виде, в котором он, несомненно, желал это сделать, но, к сожалению, недостаточно ясно выразил свою волю. Теперь эти документы, как и бумаги Кафки, однажды станут игрушкой в личных интересах – судьба, которой не заслуживал ваш дорогой и добрый Макс Брод».

      Говоря словами Генри Джеймса, обращенными к его племяннику, распорядители литературного наследия достаточно часто сталкиваются с желанием автора «как можно более жёстко помешать посмертному исследователю». Но в данном случае, по мнению Раабе, Эстер своим решением совершенно игнорировала обязанности секретаря, предавая память и труды Брода. Подобно Валери, вдове Томаса Стернза Элиота, которая