Его пот стекал по волосатой груди, пока губы юноши работали над его членом. В нем он видел отца, бесследно исчезнувшего в далеком ничто. Отчима, читающего бессмысленные нотации. Мать, уходящую на кухню, чтобы скурить очередную ментоловую сигарету. Их инцест дополнился откровенными картинами побоев. Родственные связи стали казаться им неприемлемыми. Линиями между рождающими и рожденными. Они укладывались в постели с желанием войти в старую плоть. С мыслями о потерянной невинности и сперме на руках. О воплощениях фаллоса и вагины. В пороках и страстях сексуального влечения. Формулой инстинкта продолжения рода. Древним заклинанием, открывающим границы дозволенного.
Он смотрел на их лица и видел в них животных, отличавшихся степенью возбудимости и разнообразием желания поиметь чужую плоть. Он смотрел в их глаза и не мог поверить, что они не могли рассказать этого раньше. В души тех, кто боялся подробностей и сокровенных тайн. В его голове мелькнула садистская мысль. Он захотел окончательно поставить его в тупик. Завершить мысли точкой эксперимента, унизив в лице других, никогда не совершавших ничего подобного. Ворваться в чужое сознание, разбив вдребезги входную дверь. Распять на кресте древних традиций и общественного порицания. Кинуть в тюрьму, поджарить на электрическом стуле. Исповедать перед всеми, заставив еще раз прилюдно отсосать член. С привкусом пива на губах, с солью на прозрачной стопке и разбитым о надежду найти понимание сердцем.
Они верили в своих богинь. В гермафродитов и многоликих божеств, сплетающихся в объятьях чувств и шоке безумного оргазма. Тех, что звонили по вечерам, предлагая провести вечер в кафе. В женщин, становящихся воплощением снов и мечт. В небо и землю, в выходные дни и перерывы на обед. В старые писания, пылившиеся на полках университетских шкафов. Обретающие новые значения в образах героев и в лучах солнца ясных глаз возлюбленных. Голубых и девственных, целующих реликвии в храмах воздержания. На губах тех, кто отпускал им грехи, в надежде на примирение. В тех, кто становился их врачами, позволяющими присутствовать при оплодотворении. Похотливыми священниками, собирающими вокруг себя безвольное стадо. Теми, кто мог позволить себе искушение. Кто открывал для себя новый мир, свободный от иллюзий и запретов.
Их месса подошла к концу. Он аккуратно сложил саван на подоконник и посмотрел в окно. Они остановились слишком рано, испугавшись раскрыть драгоценную книгу начал. С благоговением положив ее на престол, они последовали его примеру – отправились снимать облачения, залитые алмазами семени и рубинами слез.