Петя прыгнул прямо в воду при общем смехе.
– Софья Андреевна, вы не решаетесь и ищете место для перехода, – говорил Попов, подходя к ней. – Я помогу вам, перенесу вас.
– Нет! – закричала Соня, вся покраснев и видимо испугавшись его намерения. Она сразу шагнула всей ногой в воду и быстро, с брызгами во все стороны, перебежала ее.
Петя и я дружно рассмеялись. Я сейчас поняла, в чем дело, поняла ее испуг при Льве Николаевиче. «Попов без чутья, – подумала я, – нельзя нести Соню – она большая, а он хотел, как Лев Николаевич. Меня можно», – решила я.
Лиза степенно переходила ручей с помощью сучьев, принесенных Пако. Теперь я смотрела на нее и думала:
«Ведь вот, никто не предложит перенести ее. Отчего? Она совсем другая, чем мы с Соней».
Дорогой Соня спохватилась, что потеряла калошу.
– Вероятно, я выронила ее в ручейке, – говорила она. – Теперь мама будет бранить меня.
– Неужели? – спросил Лев Николаевич. – А давно ли бранили Любочку в коротеньком платьице! И как это все недавно было.
Дома Лев Николаевич, увидев мама на террасе, сидевшую, как всегда, за работой, подошел к ней.
– Любовь Александровна, – совершенно неожиданно начал он, – я пришел сказать вам, что ваши дочери очень хорошо воспитаны.
Мама удивленно подняла голову.
– А что такое? – спросила она; она не знала, серьезно ли говорит он или в шутку.
Лев Николаевич рассказал наш приход в избу из-за сильного дождя.
– Баба принесла ребенка лет двух, – говорил он, – и просила полечить его от экземы. И вдруг совершенно неожиданно обнажила больного мальчика. Я наблюдал за вашими дочерьми. Ни одна из них не сконфузилась, не отошла в сторону, не выразила никакого жеманства, несмотря на присутствие нас, трех посторонних мужчин. Они серьезно и внимательно отнеслись к болезни ребенка, – говорил Лев Николаевич.
Я одна присутствовала при этом разговоре, сестры ушли наверх. Я видела, как довольно улыбалась мама. Она любила, когда нас хвалили, а сама хвалила нас очень редко, что меня часто огорчало.
Вскоре мы все сидели за чайным столом. После дождя был солнечный закат и чудный летний вечер. На столе кипел самовар, «член семьи», как я называла его. Стояла простокваша, домашний хлеб и прочее. Нил Александрович тоже остался у нас пить чай.
– Как хорошо, уютно у вас в Покровском, – сказал Лев Николаевич, подходя к столу.
Он был в духе и про свое неприятное дело больше не говорил.
Вечером, когда все разошлись и мы ложились спать, я спросила Соню, о чем они говорили дорогой.
– Он очень одобрил меня, что я не позволила Попову перенести себя, – говорила Соня. – Я это самое и ожидал от вас, сказал он мне. Потом расспрашивал, что я делала за все это время и чем увлекалась.
– Ну, а ты что же говорила? – спросила я.
– Рассказывала, что было, что гостил Кузминский, и приезжал брат Саша, что было очень оживленно и весело, а он спросил меня: а что, любовь Танечки и Кузминского прошла?
– А