Мы все прошли в сад. Лев Николаевич хотел осмотреть, насколько изменилась усадьба. Он был бодр, оживлен и сразу как-то подошел духом к нам молодым.
В Ивицах я стала замечать, что Лев Николаевич больше бывал с Соней, оставался с ней наедине, словом, отличал ее от других. Соня краснела и оживлялась в его присутствии.
«Она ведь умеет нравиться, если хочет», – думала я, и по выражению ее лица, столь знакомому мне, я читала, как в книге. «Я хочу любить вас, но боюсь» – говорили ее глаза.
Мне понятно было, почему она боялась: Поливанов и Лиза, как призраки, стояли перед ней.
«Вода стекает!» – снова думала я, вспомнив слова няни.
Ольга в недоумении говорила мне:
– Таня, как же Лиза сказала мне, что Лев Николаевич намеревается жениться на ней, а я вижу совсем другое. Ничего не понимаю.
– И я тоже, – коротко ответила я.
На другой день собрались вечером приглашенные соседи. Тут были пожилые помещики, игравшие с дедушкой в вист, их жены, беседовавшие о хозяйстве с бабушкой и мама, и молоденькие, хорошенькие их дочери, деревенские барышни, точь-в-точь такие, каких описывают в повестях. Приехала и молодежь, большинство военные из полка, стоявшего недалеко от усадьбы.
Затеяли игры и танцы, и было очень весело. Лев Николаевич участвовал в играх и в беготне по саду, в танцах же, когда вошли в дом, он не принимал участия. А мне было как-то жаль смотреть, что он сидел со старушками, как мне тогда казалось, и говорил об урожае, продаже хлеба и прочем.
В котильоне, когда заиграли вальс, я подбежала к нему и звала танцевать. Он отказался.
– Отчего вы не танцуете? – спросила я.
– Стар стал, – улыбаясь, как бы не веря себе, сказал он.
– Какие глупости! – ответила я, – вы на старого не похожи, – и, пристально поглядев на него, я прибавила:
– И на очень молодого тоже не похожи.
– Вот за это спасибо! – смеясь, сказал Лев Николаевич. – Вы это так хорошо сказали, ну пойдемте танцевать.
Мы сделали один тур вальса, и он опять сел на свое место.
Соня в этот вечер была очень мила, к ней шло ее платье с разлетающимися лентами на плечах.
Лиза не была весела, хотя и много танцевала. Вечером, после ужина меня просили петь. Мне не хотелось и я убежала в гостиную и искала, где бы спрятаться. Я живо вскочила под рояль. Комната была пустая, в ней стоял открытый ломберный стол после карточной игры.
Через несколько минут в гостиную вошли Соня и Лев Николаевич. Оба, как мне казалось, были взволнованы. Они сели за ломберный стол.
– Так вы завтра уезжаете, – оказала Соня, – почему так скоро? Как жалко!
– Машенька одна, она скоро уезжает за границу.
– И вы с ней? – спросила Соня.
– Нет, я хотел ехать, но теперь не могу.
Соня не спрашивала, почему. Она догадывалась. Я видела по ее выражению лица, что что-то должно важное произойти сейчас. Я хотела выйти из-за своей засады, но мне было стыдно, и я притаилась.
– Пойдемте в залу, – сказала Соня. – Нас будут искать.
– Нет,