– Ведь они не хотели понять, что этим обыском они позорят мое имя, подрывают доверие в деревнях… В России жить нельзя! Надо бежать отсюда за границу, – горячился Лев Николаевич.
– Нет, не надо! – перебил его отец, – надо пережить это здесь, это все образуется, не то будут говорить: «значит виноват, коли скрывается». Всякий рад злословить насчет ближнего. Вы дадите врагам своим пищу для этого.
Долго еще продолжался разговор об этом деле, но отец, желая рассеять Льва Николаевича, предложил ему пройтись. Мы пошли все вместе по так называемой «английской дорожке», где встретили Нила Александровича. Попов нанял дачку в Иванькове, за две версты от Покровского. Вернувшись к чаю, Лев Николаевич был уже спокойнее. Позднее он и Пако пошли в Москву пешком.
Так неожиданно для нас сложился первый приезд Льва Николаевича в Покровское. Несмотря на свое тревожное состояние духа, он все же не забыл привезти нам обещанную траву ковыль, белую, пушистую, как перья.
Соня после его отъезда была очень расстроена. И жалость, и участие, и, может быть, чувства еще более сильные волновали ее.
Лиза говорила, что все обойдется, что она наверное знает, что все забудется и сгладится.
Позднее уже мы узнали, что государь через своего адъютанта прислал Льву Николаевичу извинение и сожаление о случившемся.
Лев Николаевич часто стал ходить и ездить к нам в Покровское и снова затевать разные прогулки.
Помню, как однажды, после сильного дождя, Лев Николаевич уговорил нас идти пешком в деревню Тушино за 4 версты.
Несмотря на предостережение матери о возможности дождя, мы согласились идти.
Попов, который обедал у нас, Пако с Петей, мы, три сестры, и Лев Николаевич шли, весело болтая.
Нил Александрович был в ударе и своим остроумием смешил нас. Затем разговор перешел на серьезную тему.
Лев Николаевич показывал Попову всю неосновательность дурно поставленных школ и говорил:
– Если я поживу еще на свете, непременно напишу азбуку и задачник новой системы.
Мне остался в памяти этот разговор, и когда в 70-х годах вышла азбука и задачник, я вспомнила нашу прогулку в Тушино.
Мы не заметили, как надвинулась туча, и снова полил сильный дождь. Почти бегом дошли мы до первой избы, где мы и расположились.
Хозяин, старик с бородой, приветливо отнесся к нам. Лев Николаевич всегда находил, что говорить со всеми, и стал беседовать с стариком.
Вошла и молодая баба с ребенком на руках; она подошла к нам и стала жаловаться на болезнь своего мальчика. Лев Николаевич сидел около нас, сестер.
– Как есть весь закорявел, – говорила баба, – чешется, и день и ночь покоя нет, изомлел весь, не знаю, что и делать с ним.
С этими словами баба подняла рубашонку до самой головы и показала нам обнаженное, больное тельце мальчика, кричавшего во весь голос. С сожалением признали мы всю свою беспомощность,