– Теперь его так просто не достанут.
– Наше счастье?
– Да. У тебя опять из-за меня неприятности?
В трудные минуты надо было лишь обнять ее покрепче, чтоб отвлечь.
Из-за его неуставных отлучек в части ему стали строить козни. С самим уставом, правда, это было связано лишь косвенно. Командование знало, что они встречаются: учитывая его послужные доблести, смотрело как сквозь пальцы, но молчаливо было недовольно. Прямо запретить свидания им не могли, так что для порядка надо было соблюсти проформу – и как-то раз, когда они встречались с девушкой, его хватились. (Вследствие чего на утреннем разводе он получил взыскание и до конца недели управлял веселой разбитной пятеркой таких же штрафников на кухне). На самом деле все было проще некуда: перед увольнением в запас, другим такие вольности сходили с рук, но приключению с «хорошенькой полячкой» многие завидовали.
– Смотри, какой дивный закат?
На кряже, открывавшемся в прогалине деревьев, пшеничный каравай солнца скатывался в оцепеневший, точно пригорюнившийся на закате лес; на дальних склонах, куда пока еще ложились догоравшие лучи, между стволами елей можно было разглядеть валежник.
– Nadzwyczaj dziwno, jakby aplikacja!2 – критически заметила она.
Покинув парк, они пошли по прилегавшим закоулкам: петляя и оглядываясь, яко злоумышленники. По сути дела это было очень неприятно, хотя в итоге неудобства окупались: дабы уж не подвергать себя опасности и после беспричинно не корить друг друга, нарвавшись, как уж было, на патруль. Едва ли в Анжеле была такая ревностная католичка, какой она сама себя считала. Скорее с её пламенной натурой, он мог представить её жрицей, быть может, где-то в капище друидов или в храме Весты (о чем он ей не говорил, понятно, чтобы уж она ни мнила о себе Бог весть чего, ни зазнавалась). Но в этот раз она намеревалась всё-таки сводить его в костел: ранее, из-за его кавалерийских самоволок, ей якобы никак не удавалось это сделать. И думая об этом, она весь день скучала и ждала.
– Вчера у тёти Евы были гости: то ли урбанисты, то ли пейзажисты, – замаливала она свои грехи. – Один, с такой кудрявой бородой, встал передо мной как верный рыцарь на колено, сказал… Признался кое в чем. Ну, словом, вот. Имей это в виду!
Шагая рядом, она шутила будто через силу. До этого он все же рассказал ей о своем отце. Слушая его, она всё теребила медальон с иконкой на груди: закрытый крышкой с гравировкой и на витом шнурке спускавшийся на грудь, тот был при ней почти как у архиерея панагия. (Да, будь это возможно, как ему честолюбиво представлялось, то в иерархии иных чинов, надмирных, она имела бы не самую последнюю ступень!) И перстень, расчленявшимся колечком, на ее согнутом в суставе хрупком пальце светил голубоватой бирюзой, когда она крутила медальон.