Благодаря протекции, его оформили в огромный штат рассыльным, его обязанностью было разносить бумаги. Плутая с непривычки по разветвленным переходам, с крутыми винтовыми лесенками, ведущими все что-то не туда как лаз червя, с круглыми оконцами под самым потолком как с никотиновым бельмом (то ли их намеренно не мыли для разнообразия, то ли от ведра не доставала швабра), и тупиками на периферии, он осматривался. Чаще всего он заходил за поручениями в плановый отдел, который был на третьем этаже, у актового зала и фойе с мраморной молочно-розоватой колоннадой. Здесь суета изрядно выдыхалась, с кряхтением, на каждом маршевом броске остро поглядывая снизу вверх и про себя, наверное, неуважительно поругиваясь, преодолев 126 ступенек застланной тугим ковром парадной лестницы. – И безраздельно, поистине похожий чем-то на османского пашу или калифа (с «размахом и по-барски своенравно», – преподносили только для понятливых и шепотком), властвовал Доронин Хоздазат Давлатович. По сведениям дотошных дам, которым в сообщениях такого рода чревато было бы совсем не доверять, он был с персидской именитой родословной. Может, из Шираза, уверяли, или из Тебриза, – не упустив упомянуть в такой связи и дабы окончательно уж охмурить своей непревзойденной эрудицией: несметные Мидийские владения, древние Урарту и Ассирию; державную династию Ахеминидов, явившихся затем из Фарса Сасанидов; возникший здесь потом Арабский халифат, за этим тюркскую Сельджукскую империю, походы Чигис-хана, Тамерлана и заодно основанный в Тебризе, с участием рубля и фунта, Шахиншахский банк. За этим следовала выразительная пауза для поправления кулонов на груди, и взгляд смотревших прямо в сердце глаз больше говорил, чем спрашивал.
– Ну, слышали когда-нибудь? Чего же вы такой необразованный? Попросите, так просветим! Вот так.
Но легендарный перечень заслуг Доронина на этом не заканчивался. Вдобавок ко всему в свои года (точнее, ему было 42, что тоже было из разряда совпадений и по закону нумерологических вибраций будто замыкало круг) он выглядел как экзотический самшит, был почитателем Омар Хайяма и Руми, газели коего мог процитировать на пехлеви. И до недавних пор был не женат.
Такие сведения, преследуя, как правило, одну лишь цель – расположить к себе, при этом что-нибудь да выведать, распространялись веером как среди еще неискушенных соискательниц удачи, которые, выскакивая замуж, или увольнялись или уходили сразу же в декрет, так и среди тех, кто приглянулся жгучим сердцеедкам сразу, – но непременно тет-а-тет. Что послужило отправным моментом и закваской столь исчерпывающих изысканий, откуда взялся этот фантастически раздутый женским честолюбием портрет,