БЛЕF. Николай Иванович Левченко

заковыристой записки, как это не читай, – прикинул он, – события в «четверг» происходили задом наперед и были как под флёром закулисной мистики. Речь могла идти лишь о приемной с отдельным штатом персонала, который самолично отбирал и ежегодно обновлял Доронин, придерживаясь тут выверенной практики. Шериветев тоже находился в этом штате, но если даже ему многое позволено, для статуса служебной такое изложение было неприемлемо: по форме чересчур задиристо и словно бы высмеивало что-то. А между тем в самом подателе, который так цветисто это настрочил, не было как будто ни одной черты, хоть чем-то выделявшейся: как ловко этот плут всё разыграл!

      Как это свойственно персонам незадачливым, Шериветев оказался легок на помине: хотя часть коридора перед закутком, где Статиков стоял, еще минутой ранее была пуста, он снова очутился подле. Бог весть, откуда взявшись, выглянул из-за плеча, старательно и со значением покашливая.

      – Эка услужил! все ли разобрали?

      С намерением ретироваться ничего не вышло. Шериветев тут же сделал обходной маневр: выкинул колено, будто бы заправский клоун в пантомиме, взмахнул по-капельмейстерски рукой и прытко прихватил за полу пиджака. В его расхлябанных манерах, в фигуре, точно на шарнирах, и в обволакивавшем мягком взгляде, казалось, было что-то несуразное или неладное. Непрошено явившись и перебивая деловой настрой, это выводило из себя, притом нисколько не увязывалось с тем, о чем и как он говорил.

      – Сиречь такое правило, я вам скажу: уж как проспал, предупреждай! – подобострастно и с ужимками промолвил он. – Доронин, разлюбезный наш, как эталон. А остальные вынуждены мешкать: где бы вышел пустячок, какой, а так, – пока ещё при наших коммунальных бедах связь наладишь? Потом, извольте уж и объяснительную дать, для профилактики. Только вот зачем они ему нужны, такие письмена, ежели он их по пятницам, поверите ли, сударь мой, яко векселя гашеные в корзину отправляет? Не знаю, право, как и понимать.

      Пытаясь отогнать видение, из тех, которые бывали в детстве, – будто он у вогнутой зеркальной линзы, до ужаса, куда б ни посмотрел, гипертрофировавшей всё, Статиков, сжимая папки, отступил на шаг. Уши у него горели. Тогда же у него мелькнула мысль, что эта встреча неслучайна.

      И верно, неслучайна. Если отойти от хода изложения и ненадолго забежать вперед, – знакомство с Шериветевым станет знаменательным в его судьбе, по-своему преобразит карьеру. Да только будет ли он так уж благодарен этому?

      На том или ином отрезке времени внешнее, как он считал, хотя бы в большей или меньшей степени, определялось все же – внутренним. Уж так от сотворения, видать, заведено и всё разумное на тот же образец устроено. Заведено-то правильно. Да только с этой степенью не всё так ладно обстояло: на службе быть самим собой не удавалось. Он был таким, как помнил самого себя и знал, по отзывам со стороны, и – не-таким. Так надо, думал он, чтобы его ни в чем не заподозрили напрасно, ибо у людей