– Позвольте я вам помогу?
В двух метрах от себя она увидела слегка согбенный силуэт, как припорошённого медведя. И снова в выражении его лица ее остановило что-то. Похоже, он и правда думает, что спас ее.
Догнав её, он простодушно извинялся (она всё тотчас поняла, не стала спрашивать, за что). И пробовал помочь с застежками накинутого впопыхах манто. Неловкие и сильные, чувствительные пальцы… Она воспринимала их спокойное и возбуждавшее самоуправство: отыскивая петли в клапанах одежды, они не больно торопились, как по замерзшей флейте лазали по ней. Чувствуя их на себе, она была в таком оцепенении, что даже усомнилась после, а был ли между ними этот разговор?
Но он наверно все же был.
– Какой вы прозорливый! – кажется, промямлила она.
– Это почему?
– Теперь я не умру, спасли меня от верной гибели на холоде.
– Думаю, не только.
– Не только что? А вы зачем ушли?
Он оглядел ее фигуру сверху вниз, словно бы искал, чего еще осталось не застегнутым.
– Что сделано, то сделано, хотя я представлял это себе не так. От одиночества и холода вы точно не умрете. Я провожу вас, хорошо?
Нет, в нем не было ни капли от того, чего она в нем заподозрила сначала, такого продувного лодыря и болтуна. Ей что-то вспомнился прощальный школьный бал, откуда-то там появившийся Испанец… И почему-то стало хорошо.
Она не удостоила его ответом и снова зашагала по пустой дороге, которая то делала белесые прострелы вдаль, то пропадала за домами. Ничто ей не мешало предаваться своим чувствам: она не знала в чем, да и кого винить, и от обиды ей хотелось сокрушить весь мир; такое было состояние, и так она переживала ту минуту. И в этом состоянии ей было все равно куда идти. Она была во власти новых и не самых лучших ощущений. Не понимая, отчего это свалилось на нее, коли она сама того хотела, она ругала эти ощущения. Желала как-нибудь избавиться от той в себе, которая ее за что-то упрекала, хотела поскорее позабыть о неприятности на вечеринке. То намеревалась как-нибудь иначе расценить, чего произошло, то разом выбросить из головы, забыть и эту свою глупую пощечину, и все свидания с букетами оранжерейных роз или азалии среди зимы, поездками на дачу, со всеми поцелуями, такими долгими при расставаниях и жадными, когда встречались; хотела позабыть и самого Мишеля. И в этих противоречивых чувствах шла.
Елена шла. А всё, что она видела, только нагнетало неприятность: оно глядело на нее со всех �