– Не имел радости.
– Однажды в детстве я там заблудился, упал в яму и переместился в опиумный притон. Почти что местная знаменитость. Единственная радость – если притворимся работягами, можно столько сведений откопать.
Иона схватил Марафина за руку, и даже резкий жест, с которым последний попытался ее выдернуть, не помог: «ловушка» сжалась только сильнее.
– Что это?
Марафин озадаченно смотрел в глаз напротив. Большой палец в кожаной перчатке давил на фаланги, и пальцы Марафина, прямые и аккуратные, были выставлены перед его носом.
– Что «это» что? Капитан, это мои пальцы.
– Да, кто-то мог заподозрить в вас представителя рабочего класса, кто-то не внимательный к деталям. Но я, например, не из таких. Настолько ухоженные ногти даже ни у каждой женщины встретишь, знаете ли, – что-то блеснуло в глазу Ионы, где-то на между словами «но» и «таких».
– Я имею право заботиться о своих ногтях. – Марафин выдернул руку, дерзко и в то же время неуверенно. – Это – мое второе лицо. Мои… вторые десять лиц, если быть точнее.
Иона смотрел на него с интересом. Как будто он получал удовольствие от самих оправданий, или искренне любил раздавать страх всем, кому не посчастливится.
– Я жму руки многим людям изо дня в день, и все они должны получать от контакта со мной удовольствие, – продолжил Марафин.
Из горла Ионы вырвалась очередь гортанных хрипов, неожиданным следствием чего стал его смех:
– Никогда не формулируйте предложения таким образом. Совет. На будущее. И, пожалуйста, тоже на будущее, вам я не капитан.
– Хорошо, Иона.
***
– Я смотрю и ищу что-то… синее.
– Ты смотришь и ищешь… фуражку. Которую я уже загадывала.
Дориана флегматично потянулась и прислонилась спиной к металлическим прутьям камеры. Ее ободранные коленки выглянули из-под испорченного подола. Бинты, наложенные со вчерашнего вечера, порядком растрепались и теперь нелепо топорщились в разные стороны – компульсивное желание содрать запекшиеся под ними корочки крови ощущалось под кожей рук нестерпимым зудом, который приходилось контролировать бессмысленным отколупыванием засохшей пузырями краски на бетонной стене.
Джон выглядел, откровенно, не лучше. Помятый, хуже неприбранной постели, с залегшими под глазами глубокими тенями, точно кто-то поделился с ним не слишком стойкой черной подводкой, он пребывал в хрупкой полудреме. Джон лишь время от времени прикрывал глаза, погружаясь в череду поверхностных сновидений, и через время резко просыпался, встревоженно оглядываясь по сторонам. Но находил только пристально разглядывающую потолок Дориану.
Отряхнув с пальцев скорлупки строительного лака, она глянула на взъерошенного Джона. Воображение того было порядком отравлено отсутствием сна и остатками свадебного стресса, поэтому, оглядев помещение еще раз, он