К своему стыду на Дориану он сумел взглянуть только в самом конце. Она, прислонившись к противоположному краю стены, сидела, низко опустив голову – испачканными пальцами она грубо растирала затылок, врезаясь в местами опаленные волосы, а саму ее до сих пор била мелкая дрожь. Руки Дорианы подрагивали, а на шее проступили посиневшие вены, словно кто-то ударил по ним оголенным проводом.
При виде уродливо расползающегося кровоподтека, Джон, преодолев отвращение, поднялся и, волоча ноги, присел перед Дорианой.
– Ди, – он аккуратно дотронулся до ее плеча, – ты как?
Дориана подняла голову. Ее покрасневшие заплаканные глаза с полопавшимися капиллярами жутко глядели на Джона. Усталые, испуганные и совсем немного злые.
– Отвратительно, – без тени улыбки произнесла она.
Губы ее дрогнули, и она, оттолкнувшись от стены, уронила лицо в плечо Джона. Несколько горячих капель расползлись по ткани пиджака, когда она крепко обхватила его руками и почти до треска смяла ткань на спине. Позволив стиснуть себя, точно плюшевую игрушку, Джон аккуратно обнял ее в ответ, уткнувшись носом в чужие пахнущие гарью и дымом волосы.
– Слушай, Джо, я… – спустя время глухо зашептала Дориана, – я ведь только сейчас поняла… Проклятье. Мы ведь все могли там… мы.
– Могли, – тихо отозвался он куда-то в ее волосы, – но не остались.
– Прости меня.
Джон от удивления приподнялся. Дориана смотрела на него так, словно им снова десять и они умчались в лес без разрешения родителей, заблудившись между границей пшеничного поля и опушкой, а солнце уже зашло. И огни города слишком далеко, чтобы сквозь кисточки выросших до небес колосьев можно было их разглядеть.
– Проехали, – он осторожно стер следы размазанной сажи с ее лица, не зная, уместны ли здесь извинения, – вообще, это вроде я тебя должен благодарить.
– Серьезно? – недоверчиво отстранившись, спросила Дориана. – С чего это вдруг?
– Ну, я вроде как теперь национальный герой. Бросился в огонь ради двух девушек. И теперь честь, слава, наверное, даже сложат пару песен. – Он шутя пожал плечами, но на Дориану его бахвальство подействовало очень слабо.
– И ты правда ощущаешь себя героем?
Джон заметно помрачнел:
– Если честно… нет. Разве что полным идиотом.
Снова прислонившись к стене, Дориана вытянула ноги. От совершенного доброго дела внутри ничего не отзывалось. Не было радости, не было гордости. Наверное, просто страх выжег все то, что должно было прорасти на его месте, и теперь в груди зияла бездонная безучастная дыра.
– И я тоже.
Поднявшаяся от воды