– Подожди, подожди! – Рона остановила Аврору, запутавшись в словах. – Как это три года никто о них не слышал?
– Ну, в городе немного поменялись обстоятельства, и всех, кто нарушал закон, навсегда отправляли на арену – драться с заключенными, – тихо ответил Рон.
– Господи! – Аврора прикрыла рот рукой и перевела взгляд на брата, который слышал все это и только сейчас начал осознавать, что его сын, возможно, действительно погиб. Что он не смог выжить в том аду, что оказался слишком слабым и неподготовленным к боям. – Дом…
– Уведи детей, – надломленный голос Доминика, казалось, утратил все силы. Мужчина кое-как поднялся и чуть было не упал, но Аврора успела его поймать. Он оттолкнул руки сестры и, с невидящим взглядом, побрел к столу, а затем упал в кресло.
– Доминик… – Аврора не смогла сдержать слез, которые потекли по щекам, раскалывая душу. Даже Дейв, услышав всю историю с начала и до конца, понял, что его брата больше нет.
– Я разнесу всю эту бездну до самого основания! Кристофер видел, что я ищу Коула! Я знал, что ребенок у него! Знал! – Доминик в порыве злости смахнул со стола все, что на нем лежало, и схватился за голову, зарываясь пальцами в волосы.
Аврора, передав детей своим помощникам, поспешила к брату и обняла его.
– Тише, тише, Дом. Я понимаю, каково это… Господи, мой маленький Коул… мой сыночек… – всхлипнула она и почувствовала, как рядом с ней появился Дейв. Он пролез между ними и залез на колени дяди, крепко обняв того за шею.
– Я просто так это не оставлю, – прошептал Доминик и поцеловал племянника в макушку, прижимая его к себе. – Кристофер пожалеет о том, что не умер во время катастрофы. Я клянусь!
Толпа ревела, сотрясая воздух низким, животным гулом, который пробирался под кожу, змеился по венам, смешиваясь с грохотом шагов, ударами, хрустом костей. Запах крови смешивался с потом, пылью, горячим дыханием сотен людей, чьи голоса сливались в единый поток. Арена жаждала зрелища, жаждала боли, жаждала крови, и Коул чувствовал это кожей, каждым нервом, каждым мускулом, пульсирующим от напряжения. Его пальцы были в крови, но он уже не знал, своя это кровь или чужая. Песок под ногами был мокрым, скользким, он тянулся к телам, словно хотел поглотить их, втянуть в себя, сделать частью арены. Он слышал, как где-то справа тяжело дышит Лиам, слышал приглушённые удары, видел в уголке зрения, как Ливий, шатаясь, поднимается, зажимая бок.
Боль была здесь повсюду. Она не имела лиц, не имела жалости – она просто была. Жила среди них, впитывалась в стены, в крики, в слёзы, в пыль, которая оседала на коже, делая её шероховатой, грубой.
Перед Коулом стоял человек – громада, массивная фигура, с лицом, изрезанным шрамами, с глазами, в которых не было ничего, кроме жажды ломать, рвать, убивать. Он двигался медленно, но каждый его шаг отзывался гулким эхом, обещая боль. На его руках, покрытых рубцами и старыми ожогами, вздувались вены, а кулаки