Так всю дорогу до базы в прошлой поездке Димка про это и трещал, даже утомил Олега. Даже «на слабо» выдержать пост и евхаристическое говение старого дружка ловил. А когда уже на базе спать ложились, вымытые-чистые, да на белые простыни да мягкие кровати, чтоб угомонить поток слов друга или чтоб самому себе путь отступления закрыть, молвил Олег, как отрезал: «Хорош базлать! Сказал – сделаю! И пост, и это твоё, как его, говение!» Димка только хмыкнул «Ну-ну!»
А наутро, не успел Олег в столовке на выдаче заказать свою любимую яичницу, тут же напомнил: пост полный, то есть ничего, имеющего животное происхождение. Птицы – тоже животные, яйца их и подавно!
Только хрюкнул Олег, взял четыре булки с разным сладким, один кофе, два стакана чаю и песочных коржиков. И целых полчаса это всё в себя запихивал под удивлённые взгляды столовкинских.
Зато в обед Димка сам Олегу картошку пожарил с грибами. Да ещё хлеб поджарил. И пока Олег это всё наворачивал – ох и вкусно Димка готовить умеет! – ещё гречку на ужин замочил и поджарку овощную к ней сделал. И тарахтел, и тарахтел, и всё на божественные темы, то проповедь, то молитву, то Символ веры с пояснениями – еле утихомирился, когда за руль сел. А Олег за спину, на полку для сна, и, как ни странно, заснул как убитый, хоть и не любил спать днём.
Так и пошёл их путь в этой поездке: когда один за рулём, другой спит, общаются только на стоянках, при трапезе (он уже три дня сказать «еда» не может, только «трапеза»). Зато сон сразу стал как у младенца, и даже от запаха курева Олег не просыпался, хоть и сам курит, но во сне терпеть этот запах никогда не мог.
И, размышляя о сути Крещения, и вспоминая свою жизнь, Олег уже по-другому видел всё то, что с ним в жизни случилось, где-то чуть-чуть, а где-то и совсем по-другому. Но дорога лучше не становилась, а чем ближе к Городу, тем, наоборот, хуже. Даже на свои крейсерские восемьдесят в час Олег теперь гнать тягач не решался, сорок – пятьдесят, иначе и тягач, и груз угробишь.
А в последний день Димка Олегу как будто испытание устроил: ранним утром, после ночи за рулём, Олег картоху в мундире в соль да в масло постное, а Димка ту же картошечку мелко нарезал, да с салом и яишней; в обед, проснувшись, Олег гречу с уже поднадоевшей поджаркой, а Димка с фрикадельками в томате; на ужин – это они уже на таможне стояли, – Олег осточертевшие макароны как резину жуёт, а Димка их со сгущёнкой, да с сыром… Олег только вздохнул, кусок хлеба намочил, в сахар макнул, на жаре плитки сахар расплавил и с такой карамелиной за руль и полез, как раз подъезжать нужно было.
Тут и исповедь началась: первым был дедуля с палочкой, такой дряхлый, что, кажется, чихнёт и развалится, второй бабулька божий одуванчик, её две внучки к аналою под руки вели, дальше уже и Олегова очередь.
Посмотрел Олег на аналой с Евангелием и большим крестом с камушками, на батюшку молоденького, щупленького да подслеповатого,