– Вел’ари тиниас, – сказала она с улыбкой, качая головой.
В те дни я мало что знал. Ни о политике, ни о том что меня окружает, ни о том, как выбраться отсюда – если это вообще возможно. Но главное: я живой. Я ползаю. Исследую. Падаю. Поднимаюсь. И даже если тело не моё – я могу.
А мама… Мама всегда найдёт меня. Поднимет. Поругает – ласково. И снова отпустит в путь. Маленькое приключение длиной в один дом. И каждый раз я ползал чуть дальше. Прятался чуть хитрее. Замирал чуть тише.
Однажды, добравшись до окна, я увидел снег. Белые хлопья падали с неба медленно, лениво, кружа в воздухе. Словно кто-то рассыпал над миром тишину. В моей прошлой жизни снег был обычным явлением. Но здесь он выглядел иначе. Чище. Спокойнее. Словно не просто холод заполнял воздух, а что-то… необычное. Я прижался к холодному стеклу, заворожённый этим тихим танцем. Мир за окном был белым, чужим и манящим.
Прошёл ещё месяц. Всё даётся с трудом, но я стараюсь. Я наблюдаю, учусь, впитываю. Каждый день – как крошечный шажок вперёд. Незаметный со стороны, но отчётливо чувствующийся изнутри. Больше всего сил отнимает язык. Слова звучат иначе. Интонации, структура, логика построения – всё чужое. Как будто привычная ткань реальности внезапно сшита по новому выкройке. Я начал, как и все младенцы – с простого: вслушивался. Поначалу не понимал ничего, только улавливал настроение. Мамин голос перед сном – мягкий, тёплый, окутывающий, как плед, накинутый в холодный вечер. Голос отца – твёрдый, сдержанный, почти рубящий. Словно удары меча о камень. Но иногда, когда он обращается ко мне или к маме, в нём проскальзывает нечто иное. Спокойное. Со временем я стал замечать, что одни и те же звуки повторяются снова и снова.
– Этан, – говорит мама, гладя меня по волосам.
Оказалось, так меня зовут. Непривычно. Резковато на слух, но… в этом имени есть тепло. Какая-то мягкость, скрытая за простотой. Иронично – я всегда думал, что «начать с чистого листа» – это метафора. Но теперь вот, пожалуйста: новое имя. Новая жизнь. Новый человек.
Потом я стал подмечать закономерности. Перед едой они говорят:И в то же время – я всё ещё я. Где-то глубоко. Там, где не доберутся слова.
– Кален.
Сначала я просто слушал. Потом однажды, услышав это слово, посмотрел на отца – и он протянул мне ложку с кашей. Тогда я понял: калензначит «есть». Или, по крайней мере, начало еды. Значение пришло не из словаря, а из действия. Так приходят все знания в этом возрасте – не логикой, а опытом.
– Сорел, – шепчет мама, укладывая меня спать.
Я начал пытаться повторять слова. Точнее… звуки. Я старался двигать губами, как они. Вслушивался в ритм, в артикуляцию. Значит ли это «сон»? Или «спокойной ночи»? Или что-то ещё? Я не знаю. Но я чувствую её дыхание, её