Теперь, когда до греха и взаправду дошло, он наверняка сдержит слово. Разве он Брандера не выгнал? Зачем ему такие, как она или как Дженни, когда он узнает, что они общались с сенатором после всех его предупреждений, да еще со столь ужасными последствиями? Сама же Дженни увильнуть даже не пыталась.
– Я так боюсь твоего отца, – часто говорила Дженни мать в этот период ожидания. – Не представляю, что он скажет.
– Может, мне лучше уйти из дома? – предложила дочь.
– Нет, – ответила мать, – ему пока что знать не нужно. Подождем.
Сложность этой ситуации тем, кто несведущ в подробностях, нельзя ни объяснить, ни даже обрисовать. Во всем Коламбусе миссис Герхардт не знала никого, к кому могла бы отправить Дженни, если отец откажется терпеть ее в доме. Конечно, город – не деревня, но все равно, куда бы Дженни ни перебралась, поднявшаяся волна слухов докатится и дотуда. На деньги Брандера она сумеет прожить, но где? Поразмыслив, она решила все-таки признаться мужу и надеяться на лучшее.
Наконец настал день, когда ожидание сделалось невыносимым, и миссис Герхардт отправила Дженни на долгую прогулку с детьми, надеясь, что успеет все рассказать мужу до их возвращения. Все утро она мялась, страшась любого подходящего момента, и в итоге позволила ему уйти спать, так и не поговорив с ним. После полудня она не пошла на работу, поскольку не могла так вот уйти, оставив дело неоконченным. Герхардт встал в четыре, но она все еще колебалась, прекрасно понимая, что Дженни вот-вот вернется и вся тщательная подготовка пойдет впустую. Почти наверняка она бы так и не решилась, если бы сам Герхардт не завел разговор о внешнем виде Дженни.
– Она выглядит нездоровой, – сказал он. – Похоже, с ней что-то приключилось.
– Ах, у Дженни произошло несчастье, – начала миссис Герхардт, изо всех сил сражаясь со своими страхами, и решила любой ценой положить им конец. – Я не знаю, что делать. Она…
Герхардт, который только что вывинтил дверной замок, чтобы его починить, опустил на стол руку с отверткой и остановился.
– Это ты о чем? – спросил он.
Миссис Герхардт уже сжимала в ладонях фартук, поддавшись своей привычке его скручивать, нервничая. Она попыталась призвать достаточно храбрости, чтобы все объяснить, но страх и отчаяние победили, она подняла фартук к глазам и расплакалась.
Герхардт уставился на нее и поднялся на ноги. Лицом он чем-то напоминал Кальвина – довольно острые черты и желтоватая кожа, следствие