– Что же ты делаешь?! Остановись, любимый!
Александр вдруг обернулся и посмотрел Насте прямо в глаза. И – о, невероятно! Их глаза встретились, хотя до сих пор Настя была лишь сторонним, невидимым для всех наблюдателем и «Читателем» прошлого. Но этот взгляд был невероятно отчетливым и он оказался настолько ошеломляюще неожиданным, что Настя вскрикнула, и тут же все исчезло, и она вновь оказалась у притворенной двери в темных сенях.
На сей раз крик уже был наяву, и на него поднялись и быстро вышли, освещая себе дорогу свечой оба – отец и он, Александр, близкий ей человек, которого она Там уберегла от смерти.
– Чей?! Чей это был голос сейчас? Мне он определенно знаком… знаком до нестерпимой боли в сердце, – вопрошал Александр скорее у себя, нежели у отца-священника, когда они застали в сенях бледную, чуть живую от сильного душевного потрясения Настю. – Этот голос я слышал тогда в роковую ночь – он спас меня!
– Дочь!? Что ты тут делаешь? Ты подслушивала?! – воскликнул священник, когда свет от свечи выхватил из темноты испуганное Настино лицо. Но она не слышала его и даже, кажется, не замечала, а во все глаза смотрела на Александра, который, конечно же, сразу узнал эти прекрасные глаза, явившиеся как во сне ему в ту ночь и вырвавшие его из костей позорной смерти.
Настя, не замечая отца, не ощущая под собою ног, шагнула навстречу Александру и припала к его груди покорная и навеки преданная – маленькая и беззащитная в объятиях своего возлюбленного.
Священнику же не оставалось ничего другого, как благословить их обоих, что он и сделал сразу же, как к нему вновь вернулся дар речи после перенесенного потрясения.
Глава восьмая
Всю следующую неделю смены дня и ночи перестали для меня существовать. Потрясение после всего пережитого оказалось настолько сильным, что я свалился в тяжелой лихорадке. Голода я не чувствовал, была лишь сильная жажда, которую я утолял в те редкие минуты, когда сознание возвращалось ко мне. Я почти ползком добирался до крана на кухне, пил воду и снова, обессиленный, валился на кровать, чтобы надолго впасть в небытие. Сон был тяжелым, словно я проваливался в преисподнюю.
Передо мной проносились лица –