Есть в этом что-то. Думаешь? Не знаю. Не хочу признавать, что кто-то лучше меня. Да, это он забавно ухватил, это, если угодно, остроумно, но разве можно хвалить современника, да еще и соотечественника? Зарубежного автора – еще ладно, он может жить за океаном, далеко и будто на другой планете, за ним можно признать большой талант, но соотечественник, который с тобой за одним столом сидит – это… я… от зависти вскипеть готов.
И иных снарядов.
Леночкин батя закончил читать про руку человеческую, заботливо отложил листочек и взглянул на Мизинцева, ожидая увидеть на его лице реакцию. Мизинцев избежал зрительного контакта, посмотрев себе в стакан пепси, после чего пару раз моргнул, сморщил лоб и смущенно выдавил:
– В общем… и целом… это… вы… хорошо ухватили.
– Да, он действительно хорош, он действительно практический, – почему-то повернулся к Леночке батя. – Реальный!
– Но… мне кажется, не поймите меня неверно, – сбивчиво и медленно, подбирая слова, продолжал Мизинцев. – Я хочу сказать, что искусство, новое искусство, я имею в виду, должно… нет, не поймите… искусство не должно никому, но в искусстве должен быть… опять это «должен»…
Тут Леночкин батя повернулся к Мизинцеву, но смотрел на него как-то неприветливо и брезгливо.
– В содержании искусства должен… нет… одним словом, это точная и остроумная, но не утверждающая вещь.
Повисла – какой гнусный штамп – неловкая пауза. Теперь уже Леночкин батя опустил глаза и пару раз моргнул. Дед проснулся, посмотрел вокруг и пошаркал к раковине.
– Вы хотите сказать, – неожиданно обратился к Мизинцеву на «вы» Леночкин батя. – Что мой словарь остроумно-смешной?
Дед открыл кран, и вода стала громко ударяться о металлическую раковину. Старик шумно прополоскал горло, закрыл кран и удалился. Леночкин батя исподлобья глядел на Мизинцева, напоминая сейчас быка.
– Остроумный, но я не нахожу его смешным, извините, – тихо ответил Мизинцев. – Но другие, впрочем, найдут.
Леночкин батя медленно встал из-за стола, и, смотря себе в тарелку, громко выдохнул, после чего поднял голову, схватил бутылку водки и обильно отпил из горла. Крякнув и одновременно похлопав глазами, он изрек:
– Вот уж не думал, что пишу словарь людям для смеха. Я-то думал: составлю словарь, помогу людям практически, ре-аль-но! – тут он нелепо потряс в воздухе ручищей. – А они над этим смеются.
Леночкин батя плюхнулся на стул, посидел в оцепенении несколько секунд, затем снова встал и собрался покидать кухню. Мизинцеву отчего-то стало стыдно, и он решил как-то исправить положение, объяснив, что имел в виду не совсем то, и, с возгласом «Но постойте», Роман резко поднялся из-за стола, однако был вынужден прервать этот великодушный порыв, тихо выругавшись от боли и поспешно плюхнувшись обратно на стул. Леночкин батя сначала посмотрел недоверчиво на Мизинцева, а потом посмотрел вопросительно на Леночку.
– Что случилось? – не то прошептала, не то прошипела Леночка.
– Ногу