и выводит мотив не спеша.
…Я ещё наверстаю своё,
не грусти, не тревожься, душа.
«Мне снится альма-матер – ВГУ…»
Мне снится альма-матер – ВГУ,
примерным я студентом не был, каюсь.
Но радостный, счастливый на бегу
учусь, экзамены сдаю, влюбляюсь.
Нам прошлое потом предъявит счёт
безжалостно, что грусть берёт поныне.
Я и во сне никак не сдам зачёт
по трижды мучавшей меня латыни.
Не всё, как надо, я тогда постиг,
врывались в жизнь различные моменты.
Но благодарен я судьбе за миг,
за миг, в котором нищим был студентом.
И, повзрослевший, понял я теперь:
в полуголодной юности, раздетой
мы сыто, мудро жили, без потерь,
и лишь тогда, тогда я был поэтом.
О ВГУ! Для нас священ твой сан.
В твоих стенах наш дух ещё витает.
…И полусумасшедший Исаянц
ещё взахлёб свои стихи читает.
«Декабрь лютует!»
Декабрь лютует!
Лютует!
И снег под ногами хрустит —
как будто зима салютует,
как будто бы осень грустит.
И в этих морозах суровых
понять и увидеть должны:
глаза – неизбежность сугробов,
душа – неизбежность весны.
Белый танец
Белый танец, танец белый,
парень с девушкой кружит.
И стою я оробело,
и никто не пригласит.
Некрасивый и ушастый,
я один стою в толпе.
Танцевать хочу ужасно,
и мне так не по себе.
Белый танец, танец белый…
Это, кажется всерьёз.
Потому и оробел я,
и обидно мне до слёз,
что никто не приглашает,
я растерянный такой…
Рядом счастье проплывает,
насмехаясь надо мной.
Снегом времени заносит
жизнь, те юные года.
Но сидит во мне занозой
белый танец навсегда.
Лошади
…Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их,
Рыжих, не увидевших земли.
А всё же лошади те выжили…
Когда тонули корабли,
до берега добрались рыжие,
стряхнули воду – и пошли!
Они пошли бродить по свету,
пошли разгуливать печаль.
Мне кажется, свистит не ветер, —
а лошади – галопом – по ночам.
Они бегут от глупой смерти,
от океанской злой воды,
как убегает грусть от смеха,
как всё живое от беды.
Я их за городом встречаю,
пасутся мирно на лугу,
и, грустно головы склоняя,
о прошлом память берегут.
И поднимают к небу морды,
ведь небо – океан – родня…
Я лошадей не видел мёртвых,
они