– Спасибо.
Мужчина одним глотком осушил бутылочку и тревожно посмотрел на Тимошку.
– Исповедаться перед смертью уже не успею… Чую, последние минуты доживаю. Так и уйду на тот свет со страшным грехом на душе. Таким страшным, что не будет мне прощения во веки вечные.
Он некрасиво скривился от боли, и около его запавших глаз появились влажные дорожки слёз.
– Послушай хоть ты меня.
Тимошка согласно кивнул и погладил мужчину своей тёплой ладошкой по заскорузлой руке с выступившими жилами. Больной немного успокоился и начал рассказывать:
– Родился я в слободе около Финского залива. Об отце я ничего не ведаю, а мать моя была цапкой. Знаешь, что это такое?
– Нет, дядя Максимыч, слыхом не слыхивал.
– Был у местных баб такой разбойничий промысел – когда возы с сеном на рынок шли, бабы подбегали и цапали с телеги полные руки сена – кто сколь сумеет. Проворная цапка за день несколько мешков сеном набивала. А потом ямщикам подешёвке продавала. Так сызмальства я и привык к воровству. За особую честь почитал обирать добрых людей да куражиться над ними. А как в силу вошёл, меня вожаком над цапками признали. Только я не захотел с бабами работать, а пошёл сам воровской фарт искать. Стал поездным вором. Катался с напарником по чугунке и высматривал богато одетых господ. Выхватим, бывало, у нарядного господинчика саквояжик, у расфуфыренной барыньки ридикюльчик стянем, а то и серьги из ушей выдернем – в накладе не останемся…
У Тимошки в мозгу словно молния сверкнула: «Максимыч!» Это имя он слышал в поезде, когда хотел предупредить Петра Сергеевича, что того хотят ограбить. Так вот кто это был! Он во все глаза уставился на Максимыча, боясь пошевелиться от волнения. Тот понял его взгляд по-своему.
– Что смотришь? Противно с вором разговаривать? То-то же. И мне противно такой груз греха на тот свет за собой волочить. Но и это ещё не всё. Он перевёл дыхание и вдруг захрипел.
– Умирает! – прошептал Тимка и хотел было кинуться за фельдшером, как почувствовал, что его схватили за рубашку.
– Не уходи, парень, дослушай, не дай встретить смерть один на один.
Тимка покорно уселся на табурет.
– Самое страшное моё преступление, – с трудом выговорил Максимыч, – это то, что я мальчонку, аккурат такого, как ты, в Гатчине под поезд столкнул.
Тимка похолодел:
– Не может быть!
– Может, – заплакал вор, – верь мне, может! До последнего края я дошёл в своей подлости. Ну а потом уже вообще как с цепи сорвался: пил, дома поджигал. Ну, да что там говорить…
Он слабо махнул рукой и отчаянно приподнялся на локтях:
– Дай ответ, как умереть спокойно? Кто меня простит?
Тимка растерялся. Он с такой заботой пытался выхаживать этого страшного человека, оказавшегося вором и убийцей, так