«Замерев на пороге, Энцо без сожаления окинул взглядом временное свое жилище и тихо прикрыл за собой дверь. Пугая темноту быстрыми, уверенными движениями и мгновенными, непредсказуемыми остановками – а так только ящерицы и змеи двигаться умеют, – он бесшумно пересек пустую торговую площадь и, еле касаясь пальцами холодных стен домов, остановился у небольшой арки, внутри которой слабо светило узкое оконце, а чуть выше горела лампада – вечный огонь его католической веры. Постучав по двери сначала четыре, затем два и потом еще один раз, Энцо сделал шаг в сторону и присел на корточки: из таких вот окошек запросто убить могут – или копье, или стрела, разное бывает. Тяжелая дверь прохрипела что-то грубое о непрошеных гостях, дважды дернулась и медленно открылась, приглашая Энцо к горящему у противоположной стены очагу. Старая рыжая собака лениво подняла глаза и тут же закрыла их, но когда Энцо сделал первый шаг, она резко вскочила и оскалила такие же рыжие, как и ее шерсть, клыки.
– Тише, – хриплый голос появился чуть позже хозяина, невысокого, но уже седого мальчика лет тринадцати. Медленные движения, прижатые, как у рыси, уши и усталые глаза совы – вот и все, что выхватил Энцо в первую секунду. Чуть позже он отметил еле заметную хромоту и длинные паузы, возникающие каждый раз, когда мальчик произносил имя Господа или упоминал кого-либо из святых. Неестественная худоба, сутулые плечи и отсутствие трех верхних зубов никак не вязались с его властным, завораживающим голосом. Необычная манера растягивать гласные и резко обозначать звонкие согласные придавала любой фразе оттенок повелительной проповеди или забытой, языческой молитвы. В любом случае, голос мальчика заставлял Энцо слушать. Этот голос мог воздействовать на толпу, а это было именно то, зачем братья отправили его в этот заброшенный городок. В целом он был с ними согласен: подходящий пастушок, а его хромота и немощь могут обернуться неведомой силой, которая заставляет людей с особенным почтением прислушиваться к калекам, убогим и блаженным, но поработать с ним все равно придется.
– Думаю, трех месяцев хватит, – вслух пожелал самому себе Энцо. – До мая времени достаточно, успею.
– Я вас не понимаю. – Мальчик робко взглянул на незнакомого человека, решающего сейчас его будущую судьбу.
– Пока тебе и не надо ничего понимать. Где твой отец? – После длинных рассказов мальчика о загадочных снах и страшных предчувствиях Энцо решил приступить к задуманному.
– Я здесь. – Из-под грязных тряпок, слегка присыпанных сухим прошлогодним сеном, осторожно выглянул сгорбленный лысый старик. Был он черен, как ворон, как подслеповатый умирающий ворон, ведь все при нем: и хищный клюв, и немигающие глазки, и нервно переступает с ноги на ногу, да только движения эти скорее от робости, чем от злости.
– Я же постучал семь раз, – удивился Энцо, – разве тебя не предупреждали? Что ж ты спрятался?
– Они обещали прийти осенью, а сейчас