Осень не плакала о прошлом и не вздыхала о настоящем: все, что было можно, она уже отдала и сил на слезливое прощание совсем не осталось. Прекрасно зная, что, родившись ровно через год, она будет совершенно другой и не вспомнит ни единого дня из той, прошлой жизни. Осень сожалела лишь о том, что так и не смогла рассказать людям об их прошлых и будущих жизнях, которые есть просто цепочка из множества самых разных судеб. Цепочка эта – из не повторяющихся никогда колец и без единой застежки, и никогда не будет ей конца, а если уж рвется она, то это означает, что сделал ты что-то такое, что простить этого не могут ни на земле, ни на небе: то есть одним своим поступком ты зачеркнул жизни сотен живших до тебя людей и убил многих, кто мог бы родиться после.
– Постарайся не зачеркивать, хорошо? – мягко попросила Свапати. – Не думай, что твоя жизнь принадлежит только тебе и ты волен решать, исходя из того, что, кроме тебя, это никого не касается. Раньше я так не чувствовала, но в конце концов поняла: это один из самых главных законов, и религия здесь совершенно ни при чем.
– А заповеди? – не поверил ей Кристиан.
– Вера – это добрая, но застывшая в храме иллюзия. – Свапати сложила руки на груди и с трудом подыскивала слова. – Ей совершенно неинтересно, что происходит за пределами церкви. Иногда у меня возникает чувство, что я ей просто не нужна.
– Конечно! – сразу оживился Кристиан. – Ну, кому может понравиться чужая свобода?
– Она может нравиться или безразличному, или тому, кто в меня верит, – вежливо возразила Свапати. – Как странно, правда? А ты мне веришь?
Кристиан открыл правую дверцу машины и мягко похлопал спутницу по плечу.
– Может, когда и увидимся, – грустно улыбнулся он. – Знаешь, если меня долго не будет, ты как-нибудь напомни о себе, ладно?
Светлый силуэт выскользнул из старенького «форда» и быстро направился в сторону небольшого зеленого парка, возле которого быстрые мальчишки хотели поскорее стать мужчинами, а застенчивые девочки качали на руках желто-красные листья и тайком придумывали имена своих будущих дочек.
– Конечно же, тебе туда, – помахал ей рукой Кристиан. – Они сразу тебя примут. Я ведь до сих пор помню…
Сказать было легко, но когда Кристиан захотел продолжить фразу, у него ничего не получилось: он не помнил. Память упрямо пятилась от него, подобно тому как, опустив глаза, родственники медленно отходят от умершего: значит, Свапати была все-таки права.
Флейтист
Прикоснувшись ладонью к еще теплому сиденью, Кристиан пожалел, что так и не спросил Свапати о том, что мучило его все последние месяцы: пожалуй, это был тот самый случай, когда он совершенно не мог разобраться в себе. Конечно, можно было бы промолчать или просто подождать, когда решение родится само по себе, но, судя по его ощущениям, пауза была способна затянуться надолго или, хуже того, могла превратиться в равнодушную многолетнюю бесконечность,