Постепенно от снова начавшейся качки его начало клонить ко сну. Филипп подумал, что это настоящий признак старости; он устал, ничего не делая…
Пожалуй, он всё же задремал довольно крепко, а проснулся от толчка: его качнуло на переднее сидение при остановке. Сначала взглянув в окно, он ничего не увидел, потом разглядел собственное, чуть искаженное отражением лицо. Мужчина глядел недоуменно, ещё плохо осознавая окружающую обстановку, на своё отражение несколько секунд. Потом, снова по знаку Ричмонда, Филипп с неохотой покинул тёплый салон, принял у Стоклса свой чемодан, и взгляд его устремился на вывеску. «Дэшен-Арт».
14
Оказавшись в очень знакомой обстановке, Филипп почувствовал себя намного увереннее. Он ощутил всю полноту бытия, какую давно утерял, стремясь всегда к тому, чего вряд ли был достоин. Так, он вряд ли заслужил то, что происходило с ним сейчас, и уж конечно, вовсе не был достоин того, что последует после. Он, всегда занимавший наблюдательный пост, всегда эгоистично стремящийся к самой вершине, страдающий, если совершал ошибки и страдающий тяжело, от собственного несовершенства мог давно сойти с ума. Но здесь…
Он шёл лёгкой поступью не следом за Стоклсом и Ричмондом, но шаг в шаг, рядом. Шаги их раздавались гулко в пустой, очень просторной зале. Филипп не смотрел по сторонам, ничего не запоминал, всё было ему хорошо знакомо, всё до самой незначительной мелочи. Он был как дома.
Его никто не встречал, но в этом месте осознание этого уже не ранило его и даже волновало очень мало. Да, он был здесь так же, как везде отрешён от всего, но хотя бы принадлежал сам себе. Этого было уже немало.
Мужчину провели в зал экспозиции, и за его спиной осталась первая зала, где он не встретил ничего нового. Но в главном зале его оставили одного, встретившие его на вокзале, очевидно, должны были отчитаться перед хозяином. Когда двери за ним с негромким хлопком закрылись, Филипп оказался, наконец, там, куда его тянуло с самого утра. Он не сознался бы в этом, но его всегда успокаивало и давало сил всё привычное. Художник любил жить без волнений и излишней суеты.
Он прогуливался вдоль стен с полотнами, свободно засунув руки в карманы брюк. Чемодан он оставил у двери, ничего не стесняло его. Много мест для картин пустовало, незанятые стены смотрелись сиротливо и бедно, но чуть позже Филипп заметил прислонённые к ним прямоугольные, запакованные в белую плотную бумагу предметы. Картины, которые займут свободные ещё места, много картин. На многих из них чёрным грифелем значилось его имя. Эти работы проделали длинный путь от его каморки на чердаке до светлой залы, где они будут вскорости выставлены и, быть может, прославят своего создателя.
Изрядная доля тщеславия всегда была в Филиппе, но сейчас она вырвалась на свободу, уже не сдерживаемая им, и он погрузился в неё с головой, отдавая себе, впрочем, неясный отчёт в возможной