Филипп, с трудом пробравшийся к своему месту сквозь скопление пассажиров в вагоне, уже не увидел сестру. Он представил, как она одна возвращается к такси, и оно мчит её домой, только сейчас на улицах намного светлее, восходит солнце.
Мужчина досадливо уставился на свой потрёпанный во многих поездках маленький чемодан. Китти, верно, очень подавлена сейчас. Никогда он не понимал до конца или же и вовсе не понимал, как сестра к нему привязана. Она любит его, как можно любить что-то очень дорогое, но вместе с тем приносящее беспокойство и порой страдания. Да, страданий он принес с лихвой…
В пейзаже за окном Филипп не находил ничего нового, и ничто не волновало в нём. Он проносился мимо, не затрагивая сознание, а мысли брата Китти так и остались дома; его грызло теперь чувство вины перед сестрой. Забавно, подумал он, как сестра с самого детства против воли могла внушить ему это самое чувство. Она с особым талантом могла заставить брата почувствовать себя настоящим эгоистом, хотя эгоистами они могли считаться в равной степени.
Непостижимым для ума, совершенно удивительным образом, всегда заботясь друг о друге, брат и сестра проявляли в заботе столько себялюбия и болезненной зависимости, что могли бы со временем возненавидеть один другого.
И снова он, ни о чём больше не думая, взглянул на чемодан, своего верного, увы, неодушевлённого товарища. Вещей с собой мужчина взял очень мало отчасти потому, что обещал сестре быстро вернуться, но втайне признался себе, что, пресытившись Лондоном, сам будет жаждать уехать в тихую деревеньку в Оксфордшире, домой.
Это было всегда в характере Филиппа. Ещё с юности он был привязан ко всему и ни к чему привязан не был. Любил жизнь и в то же время ею тяготился, не понимая почему. Ему нравилась новизна, но только до тех пор, пока в ней присутствует аромат. Презирал обыденность и бежал от неё, избегал проблем. Приезжая куда-то, мужчина лишь несколько дней ощущал личную свободу, затем же снова собирался в дорогу. И так, казалось, могло быть бесконечно долго.
Он так и не обзавёлся семьёй. Его единственным по-настоящему близким человеком оставалась старшая сестра, его мир иногда сужался до небольшой мастерской на чердаке, где он писал картины, часто не смыкая глаз ночами.
Потому он страшился отдалиться от Кэтрин, потому в свои более чем зрелые годы, всё ещё жил с сестрой одним домом. Кэтрин, по его мнению, повезло больше: она единожды была замужем, и даже была счастлива в то время. Она родила дочь, теперь могла радоваться внуку. Мальчишке было уже десять.
На Филиппа вдруг накатила какая-то странная горечь. Иногда при мысли о грядущем одиночестве и страшной дряхлой старости в полном уединении мастерской, он завидовал