– Да, очень. Но у нас тут нет нормальной школы.
– Знаешь, а ведь я могу с тобой немного позаниматься, но только если ты никому обо мне не будешь рассказывать, – внезапно предложила моя новая знакомая.
От неожиданности я даже на минуту потеряла дар речи. Мита смотрела на меня большими глазами, в которых отражалось мое застывшее от удивления лицо. Она выглядела спокойно. Будто каждый день ей приходилось предлагать незнакомым девочкам вроде меня заниматься с ней балетом. Да еще и втайне ото всех. На мгновение я растерялась, но, взяв в себя в руки, так энергично закивала, что даже насмешила Миту.
Она смеялась так же легко и непринужденно, как и разговаривала. Звонкая и такая искренняя трель полилась из ее груди, когда она начала смеяться, что я тут же живо представила мелкий весенний дождик, который звучными каплями постукивал по крыше старого чердака. Но самое главное было в ее смехе то, как она это делала. Даже если бы я сидела за десятью закрытыми окнами и не слышала бы ее голоса, но видела бы только ее лицо, то все равно я бы начала смеяться, сама не зная над чем. Настолько были заразительными ее смех и улыбка. Смеялись не только губы Миты, но и все лицо, и даже тело тело. Не знаю, как это описать.
Мне всегда казалось, что смех начинается с губ, но у нее как будто все было наоборот. Словно импульс к улыбке давали эти большие шелковые глаза. Именно они начинали улыбаться первыми, сжимаясь и становясь похожим на перевернутый рог молодого месяца. Под глазами тут же набухали озорные мешочки. За этими мешочками подтягивались розовые округлые щеки, и только потом за щеками тянулись верх уголки губ. А как только губы ее приоткрывались, тут же лился журчащий поток почти что детского смеха. Не знаю, как еще объяснить то, как она смеялась, но было в ее смехе нечто особенное, чего я раньше в других не замечала.
Глядя на то, как она забавляется, мне почему-то тоже стало весело. Так что какое-то время мы просто смеялись. А потом она провела пальцами по тем же набухшим мешочкам под глазами и сказала, что очень рада будет со мной заниматься. Ведь я, по ее словам, была такая забавная. А я в свою очередь была на седьмом небе от счастья. Неужели я буду заниматься балетом? Как же легко и быстро все произошло. Меня даже ничуть не покоробило ее условие о том, чтобы я никому не рассказывала о ней. Даже не вызвала во мне ни малейшего интереса такая странная просьба. Я вообще была таким ребенком без лишних «почему» да «зачем». Мама нередко хвасталась тете Оксане за чашкой чая, что я у нее покладистый ребенок.
– Тогда я завтра приду в это же время, – вымолвила Мита, озираясь по сторонам. – А сейчас мне пора идти.
Я кивнула, а Мита, улыбнувшись, подняла вверх тонкую ладошку и помахала ею. Рука, как тонкий, но упругий прутик на ветру, покачалась из стороны в сторону. Не знаю почему, но мне так понравилась эта необычная девушка. После смерти папы я потеряла интерес даже к балету, но теперь желание стать балериной возгорелось во мне с новой силой. Так бывает, если подуть на тлеющие угольки: они