Мита рассказывала мне интересные истории о мире балета, о том, как питаются балерины, как они отдыхают, как проводят день перед выступлением. Но больше всего мне нравилось, когда она рассказывала мне о Жизель, о белом лебеде и ее черном двойнике, о прекрасной дерзкой цыганке Эсмеральде, о смелой Маше и Щелкунчике. Я завороженно слушала ее. В голове моей рисовались картины, разворачивалось целое поле для воображения. Голос Миты врывал меня в мир балета, музыки, прекрасных нарядов, освященных прожекторами сцен, в мир восхищенных взглядов, пышных букетов, восторженных слов. Мы с мамой всю свою жизнь жили в этом маленьком городке и мало куда выезжали за его пределы. Потому, слушая Миту, казалось, что она пришла в наш мир из другого измерения, а все, что она рассказывает, не может быть реальностью на нашей скучной земле.
Мы встречались с ней каждое утро, но каждое занятие было особенным: не похожим на вчерашнее. Поэтому я всегда находилась в предвкушении нашей тренировки. Мита была непросто красивой снаружи, в ней ощущалась некая глубина. Она не старалась выказать свой ум или значимость, но едва ей стоило улыбнуться или просто бросить на меня взгляд, как я тут же понимала, что в ней таятся бесконечные просторы эмоций, переплетенные со здравым смыслом. Она была умна, но не речь выдавала в ней это: говорила она, напротив, очень просто и непринужденно. И у нее был, как я уже вначале подметила, совершенно особенный смех. Когда она смеялась, а смеялась она часто, то заливалась, как весенний колокольчик, который пробуждает все вокруг. Мне тоже хотелось заливаться, даже если я не всегда понимала, над чем она смеется.
Насмешить Миту ничего не стоило. Она была проста и чиста как ребенок. Хотя ей был двадцать один год, она сохраняла в себе детскую непосредственность, а шоколадных глазах плескались добрые наивные искорки. Я ни разу не ощутила большую дистанцию в возрасте между нами. Мита никогда не подчеркивала, что она старше, как это часто любят делать местные задаваки, в особенности старшеклассницы. Время с ней летело так быстро, что я не успевала насладиться всем процессом наших занятий танцами. А когда она уходила, мне казалось, что я вернулась из другого мира на землю.
Мита часто подшучивала, теребила меня по макушке. Но когда дело касалось занятий, она вдруг превращалась в строгого педагога, требуя полной отдачи даже самым мелким деталям.
Это лето стало для меня самым запоминающим. Знакомство с Митой определило мою дальнейшую судьбу. Но с приближением конца августа я стала замечать, что она день ото дня жухнет, как обгоревшая свеча. Как будто сидит в ней какой-то червь и высасывает из нее