От собственной затеи меня дрожь пробрала, но всё же я покинул своё укрытие и, крадучись, направился к особняку. Народ в этих трущобах и без того встречался редко, а сейчас же в округе и вовсе не было ни души. Значит, таиться мне следовало только тех, кто внутри, но там по-прежнему всё оставалось тихо. Я подступил ближе; дверь скорее всего так и не заперли, но об этом не стоило и думать: как-то раз я уже получил по уху, подслушивая за Леей у замочной скважины. Хватило. О том же, чтоб соваться внутрь, и речи не шло! Нет, к чему рисковать, если в голову мне пришла другая затея, получше?
Козырёк над верандой хоть и покосился, но выглядел вполне надёжно, а покрытие его казалось более чем крепким и жёстким. Моё почтение кровельщику. Стоит забраться на него, и окажешься аккурат у затянутого гардиной окошко, где недавно сияла свеча. Ну а если загасил её не сквозняк, значит – они там! Божеским проведением у нижней части козырька, рядом со здоровенным мотком ни то гнилых рыболовных сетей, ни то тканей, покоились бочонки, кучей сваленные в телегу без осей. Вскарабкаться по ним несложно.
Когда я оказался наверху, то к оконцу устремился почти ползком, дабы шуметь поменьше. Вжался в оконную раму, глубоко вздохнул и, задержав дыхание, заглянул в одну из дыр в грязном изодранном полотнище. Но там была только темнота. Темнота и тишина. И даже когда глаза мои чуть попривыкли к царящему внутри мраку, я…
Спина одного из этих мелькнула перед оконцем до того внезапно, что у меня аж сердце ёкнуло. Только и успел, что рот себе зажать. Это оказался тот, повыше который, с короткострижеными волосами. Меня не заметил; прошёлся по захламлённой комнатушке, подступил к креслу и за высокую спинку развернул его от себя. Махнул рукой, и тут мимо прошёл другой, лысый, таща за шиворот – к моему вящему изумлению, – извивающегося старосту Пита. Во дела, а я-то думал, что они друзья!.. Но с друзьями, ясное дело, так не поступают. Пит упал в кресло тяжко и безвольно, жалобно заскулив. Лицо его оказалось сплошь перемазано чернотой, что стекала из-под носа, а пальцы левой руки, за которую он держался, глядели врастопырку. И обратно никак сводиться не желали.
У меня, признаться, аж зубы свело: они его пытали! Забыв про осторожность, я с замиранием сердца стал следить, что же случится дальше. Быть может, ещё обойдётся?..
Пит попробовал подняться, но лысый усадил его наместо. Словом, и кулаком.
– …попробуем ещё раз, – заговорил тот, другой, подступив ближе к окну. Так, чтобы староста Пит мог хорошо его видеть; а я – ещё и слышать. – Тебе была доверена важная вещица. С уговором, чтобы ты всегда держал её при себе, и вернул по первому требованию. Теперь объясни-ка: почему ты здесь, а сигиллы с тобой нет?
– Не тебе меня спрашивать, пёс! – огрызнулся староста так, будто кровь вовсе не текла по его лицу, а пальцы левой руки никто не ломал. – Я отвечаю не перед тобой.
– Теперь передо