Витиеватой росписью на переплёте красовалось название: «Draconi dracrin»; сноска в Архиве гласила, что означало это: «Драконья династия».
Хорошее название. Сильное. Как и сама книга.
Довольный собой, я со всем почтением извлек фолиант из его ложа, прикрыл витрину, а ключик положил на прежнее место. Возвратился к кафедре, взмокшими пальцами перелистнул первые несколько страниц и с содроганием сердца погрузился в чтение. И в тот же миг время для меня перестало существовать.
Остался только тёплый шелест страниц, да пляшущие в свете лампадки тени.
Драконья династия присвоила и подчинила себе всё моё внимание без остатка. И даже чуточку более того. О рукописях по Чаанду я даже и не вспомнил.
Однако сама эта книга оказалась куда сложнее, чем можно было себе вообразить. Хоть и написанная смертною рукой, она играла на струнах души будто бы епископ в час богослужения. Её, без преувеличения, сложно было читать. Почти что больно! Всё равно что обрывать куст малины, раня при этом руки в кровь. Только вместо рук терзало разум.
Но просто так взять и оторваться мне тоже оказалось не под силу! Саинциальные письмена, выведенные чернилами глубокого синего и, иногда, пурпурного цвета сами по себе приманивали и приковывали взгляд. Книга была толстенной, но каждая её страницы была украшена так кропотливо, так скрупулёзно и бережно, что с них подобно дыханию живого на тебя веяло тяжестью и мудростью минувших веков. До того дурманяще пахли эти древние страницы! Прежде чем приняться за чтение, я позволил себе прикоснуться к ним, провести пальцами по орнаменту, по выведенным буквам, рисункам. Даже ощутить шероховатое прикосновение, оценить, как излитая на бумагу мысль причудливо тает аки лёд и сливается с завитками рукописного текста, казалось неимоверным счастьем. В эти причудливые измышления я погрузился целиком, да и как мне было не погрузиться, раз уж столь удивительным, столь страстным языком всё было тут описано? Я водил глазами по строкам, читал и перечитывал, а затем перечитывал снова, и, даже осознавая, что всё читаемое исчезает из моего разума тотчас же, я не мог – не смел! – оторваться, настолько сильно меня захватывали смыслы, которых я даже не понимал. Дыхание моё срывалось, дрожали руки, слезами наполнялись глаза, но я всё продолжал и продолжал. Сквозь это непонимание приходилось прорываться, и чем дальше – тем сложнее. «…Однако, всё же они смертны, – срывающимся голосом читал я, – даром что их последний смертный час несёт нечто большее, нежели простую погибель». И тут же гравюра, вторившая тексту: абрис дракона, что плясал и извивался в языках пламени, хотя и являлся лишь рисунком, выполненным