Торговая фактория была маленьким городом в городе, – со своими, как я быстро уяснил, возможностями и проблемами. И хотя сегодня меня так и подмывало пристать к первому же меняле – показать ему чаандийскую монету и расспросить про неё всё, что только можно, я себя сдерживал. Молчал, держал ушки на макушке, и мотал на ус.
Ну а дела вёл отец Славинсон, который, едва нога его переступала порог фактории, преображался до неузнаваемости. Даже извечно сопутствующий ему винный аромат куда-то девался. Походка его в такие моменты приобретала важность, поступь – вес, а о цене на привезённые товары он договаривался эдак умело и скоро, словно и не священником был вовсе, а лихим торгашом прямиком из страны Перекупщиков.
Единственного, чего ему не хватало, это зорких молодых глаз, и именно для того-то я семенил следом, жадно вглядываясь в каждую закорючку на документах и раз за разом сверяя её со списком товаров. Следил, чтобы ни одной гионы не пропало даром.
Однако сегодняшним вечером это давалось мне с трудом, ибо владело мной особое нетерпение. Я готов бы отдать все деньги мира, лишь бы приблизить наступление ночи!
И вот, наконец-то, она пришла. Тёплая и спокойная; готовая хранить тайны.
Закончив все дела в фактории, мы с преподобным отправились к храму пресвятого Слимма Элийского – месту нашей обычной стоянки по приезду в город. Отца Славинсона там хорошо знали и уважали; там у него своя келья. Мне же отводилась крохотная комнатушка на верхнем этаже одной из башен, и хотя та была теснее старого чулана, я находил её уютной и родной. Ну а в небольшое зарешёченное оконце, что выходила на городскую крепость, и вовсе мог любоваться часами.
С прошлого моего визита комнатка эта ничуть не изменилась, и я тому только порадовался. Оставил весь свой немногочисленный скарб и все заработанные деньги, – в именно шесть гион, пожалованных мне Славинсоном за труды, и ещё одну, найденную в запылённом углу каретного двора, – я поспешил к преподобному на поклон. Ни одна моя ночная вылазка не обходилась без его дозволения. И, разумеется, благословения.
Сейчас, пожалуй, самое время признаться, что моё увлечение книгами было… не слишком-то честным и праведным. Одежду тёмных тонов я надевал отнюдь неспроста.
А всё потому что библиотека Гринлаго находилось в личном ведении не кого-нибудь, а самого бургомистра! Заведение это служило мужам учёным, благородной знати, зажиточным горожанам и умелым мастеровым. Ну а простолюдину,