Почему Белинский, как ни мучился, ничего другого не придумал, как объединить их, как Форму и Содержание:
– Это, знаете ли, только, как рука и ее кожа.
Но!
Это Образ, а сказано не зря:
– Не создавайте Иво!
В этом сложность, а мы с ней связываться не собираемся. И:
– Вот так и идет до сих пор разлюли-малина образа.
Другого – утверждается – наши люди так никогда и не поймут.
Но забывают, что Новый Завет – это уже не люди, как в Ветхом Завете, не народы, – а:
– Человек.
А он, как Ландау советовал:
– Уже может.
– Доказательство невиновности – это признание вины!
Именно в этом и гениальность Достоевского, что не надо по-своему переписывать жизнь, а надо только:
– Разделить ее пополам.
Зачем друзьям Шекспира понадобилось зашифровать это его открытие – не совсем ясно. Ибо тогда надо думать, что все или многие его видели, – но были и противника Такой реальной победы Человека, – следовательно, лучше скрыть от греха подальше.
Если почти никто ничего не понял, зачем шифровать – неясно.
Ибо всё так зашифровано, что Льву Толстому 50-ти лет не хватило, чтобы разобраться в престиже Шекспира, – что пришлось пропедалировать:
– Липа.
Хотя не исключено – решил:
– Кидайте все камни лучше в меня – в него – Шекспира:
– Уже бесполезно.
Шекспира блокируют постановками его без устали, – но:
– Без радости Ромео своей победе.
Везде видят только трагедию – хэппи-энд? Нет даже без задней мы мысли:
– Это только мы придумали.
Не понимая, что она и есть решающая.
– Доказать свою невиновность, – можно, и даже во веки веков, – только одним способом:
– Признанием своей вины.
– Гармония не была целью Достоевского, – Б. П.
Но в том-то и дело, что пишется роман, как стихи:
– Только благодаря форме, – что и значит, для соблюдения между ними гармонии, – с содержанием, имеется в виду.
Литературоведение – это всё-таки не пособие для школы дураков.
Поэтому и Шекспир, и Пушкин показывают ошибку, но демонстрируют только Новый Завет. Ошибка идет не потому, что она есть, – как мечтал Бонди, обнаружив ее у Пушкина в Воображаемом Разговоре с Александром 1, – а наоборот:
– Ошибки нет в тексте, – дак:
– Мы ее сами и придумаем.
Как-то:
– Не может Пушкин обвинять царя в глаза, что царь может иметь мнения неосновательные.
Но!
Он этого и не делает! Ибо обращается к царю, не как Смоктуновский или Высоцкий к Тени Отца Гамлета, – а:
– Обращается со Сцены в Зрительный зал, где сидит-кукует царь, – что, мол, давай, давай, как царь Агриппа:
– Попробуй подняться ко мне сюды-твою!
Царь Агриппа не смог, – вы:
– Можете.
Именно