– Руку – содержание, а кожу на ней – принять за Форму.
Эта натяжка Белинского – есть не что иное, как фундаментальная ошибка. Которую в Двух Веронцах и расписывает Вильям Шекспир.
Как это и написано в ОТ ИЗДАТЕЛЯ Повестей Покойного Ивана Петровича Белкина:
– Нельзя изобрести прибора, который может определить:
– Говорю Я, или я передаю вам слова другого.
Это ключевой момент, особенно трудно видимый в Короле Лире.
На сцене Протей – это уже само Письмо, – письмо Валентина Сильвии, – понять это может только тот, что понимает деление мира на Две Скрижали Завета, – Театра, как принципиально – по ФОРМЕ – делящегося на:
– Сцену и Зрительный Зал.
Поэтому Такое Письмо и есть Письмо Бога – или наоборот – Ивану Петровичу Белкину, – что расшифровать его может только тот, кто его же и послал:
– Богу, – как Ваше письмо от 15-го имел я честь получить 23-го сего же месяца, – что значит:
– Мгновенно, – ибо письмо с Того Света, идущее 9 дней, – это:
– Моё же письмо, – только:
– Возвращенное, – как – по земному времени – и:
– Всегда здесь бывшее.
Поэтому.
Если Сильвия посвящена в Тайну Театра – что это именно она, – то и:
– Поймет правильно, – что Протей – это и есть Само Письмо, а не наоборот:
– Поет отсебятину про свою к ней любовь.
И она, как посвященная в эту тайну Сиэте, как Актриса, – как:
– Человек в РОЛИ, – и понимает:
– Правильно.
Но ответ дает на вид, – что нич-чего-о не поняла, ибо и обвиняет Протея в присвоении прав своего господина Валентина, – что он – значит – не Само Письмо, а Протей, только принес его.
Но тогда и не за что обвинять Протея. Но:
– Только не на Сцене!
Ибо Форма Мира Театра, как Мира, увиденного Королем Лиром, – обратная, так как возникает не из одномерного – как думали в Ветхом Завете, мира, – и как Двух Скрижалей Завета, но имеющих между собой связь.
На сцене Сильвия должна поблагодарить Протея, – так сказать:
– Вверх ногами, – сказать наоборот, а значит:
– Обругать его скотиной, присвоившим права своего господина Валентина.
На вид:
– Как ничего и не было.
Но только в том смысле ничего не было, как в Дубровском:
– Он так и – естественно – не женился на Ней, любимой-разлюбимой царице Савской, Машеньке Троекуровой, оставшейся навсегда несчастной, – и всегда ДОЛЖНО БЫТЬ здеся, – то бишь там:
– Где этого Хэппи-Энда никогда не бывает настолько, – что и:
– Никто у нас не бывает.
И вопрос:
– Зачем нужно это куролесение?
Ибо:
– Что есть Сцена, что есть Театр, что нет их, – а слова-то! – мама мия, остаются теми же самыми:
– Он ей