Характерной чертой всех шахматистов, очевидно, является отказ признать, что их позиция в проигранной партии была действительно незащищенной. Вот и Баум, когда проигрывал, упорно рассматривал каждый ход, пытаясь выяснить, где и когда он совершил ошибку. Их партии и последующий анализ Фриш часто разбирал в своей колонке своего шахматного журнала.
Сегодня вечером Баум играл белыми. Его любимым был ферзевый дебют. Он любил плавать по тихой воде на надежных судах. Но Фриш не хотел повторять обычный сценарий. Он решил немного встряхнуть игру. С Баумом он мог себе позволить пару рисков.
– Давай посмотрим, как ты выберешься из этого, старик, – сказал Фриш, быстро делая свой первый ход. Но вскоре выяснилось, что его план на игру полностью отличался от обычного. Он ужасно хотел увидеть лицо старого доброго Баума, когда тот поймет, с какой вариацией ему придется иметь дело. Хотел ли Фриш просто подшутить над Баумом, усложняя партию опасной защитой? Или это был вызов самому себе?
Шахматисты склонны иметь такое же предвзятое отношение к игре, как и к миру, проецируя на нее своими симпатии и антипатии, убеждения и раздражения. Фриш считал себя пуристом, который боялся всего, что не было логичным и линейным, или, по крайней мере, сводимым к какой-то установленной теории. Его разумная оценка сил основывалась больше на количестве фигур, чем на качестве игры. В общем, он был человеком, который терпеть не мог проигрывать – и не только в шахматах; человек, неспособный хоть немного отказаться от своих глубоко укоренившихся убеждений.
Прошло меньше года с тех пор, как он наткнулся на эту вариацию для черного в ходе своих анализов для журнала. Он то тут, то там появлялся на турнирах, добиваясь непостижимых успехов. В какой-то момент он потребовал пожертвовать коня в обмен на две пешки, но этот маневр помешал белым закрепить позицию своего короля, создавая для него угрозу. Если белые решали сохранить свое количественное преимущество, им приходилось мириться с тем, чтобы оставаться в оборонительной позиции