– Ничего… или ничего, о чем все еще не знают, – запнулась она. Фришу казалось, что он видит ее с широко открытыми глазами за толстыми очками, прикусившими губу. Бог знает, как часто он испытывал искушение избавиться от нее. Если он еще не сделал этого, то только из-за его безупречной осторожности. Но сейчас…
– Что ты имеешь в виду?
Секретарша чуть не расплакалась.
– Все, что я сказала, это то, что вы уезжаете в Вену сегодня вечером.
Хотя она понятия не имела, почему Фриш пришел в ярость от этого признания и был совершенно не в состоянии скрыть свой гнев. Его слова жгли, как плеть.
– Не могу передать, как я разочарован, мисс Гермес. Я никогда не ожидал этого от вас.
– Но я…
Фриш не дал сказать ей больше ни слова. Он нажал кнопку, чтобы отключить телефон, решив, что разберется с ней по возвращении в Мюнхен.
Он стоял. Он чувствовал головокружение и тошноту. Было уже шесть тридцать. Свет погас, и в его кабинете было почти темно. Он подошел к окну и взглянул на движение восьми этажей ниже. Дорога была забита машинами. Люди толпились на тротуарах, и сверху их движение напоминало муравейник. С такой высоты все эти люди кажутся ничтожными. И он знал не понаслышке, что для того, чтобы вершить судьбу этого муравейника, необходимо подняться настолько высоко, чтобы чувствовать себя богом. Сострадание, милосердие, любовь – это были относительные, условные термины, никогда не абсолютные. Какую любовь или сострадание вы могли испытывать к принесенной в жертву шахматной фигуре? На мгновение Фриша охватила неудержимая ностальгия по молодости. Ему внезапно пришло в голову, что все эти люди погрязли в собственном поражении. Какими бы великолепными и роскошными ни казались вещи, все же произошла коллективная неудача, с которой подавляющее большинство, казалось, полностью смирилось.
Что могло разбудить эти сомневающиеся массы? Возможно, даже не война.
Телефон снова зазвонил. Это был Баум, который казался обеспокоенным.
– В чем дело? – спросил он. – Машина ждет.
Фриш вырвался из своих размышлений.
– Я уже в пути.
Но он задержался еще несколько минут, раздраженный зудом, который никакая приятная мысль не могла остановить. Эта женщина Гермес! Эта маленькая зануда! Предоставление информации незнакомому человеку, вероятно, продавцу или, что еще хуже, страховому агенту. Кто еще это мог быть? Друг? Могли бы у вас быть друзья, о которых вы не знали? А может, совсем не друг. Кто, черт возьми, это мог быть? У него, конечно, было много врагов, но все они были ему хорошо известны: конкуренты, политики, несколько презираемых женщин, кое-где ревнивые мужья. Кто еще? В его худших кошмарах эти враги разрослись, образуя грозную орду. Одна из постоянных опасений Фриша заключалась в том, что он может стать жертвой засады. Это был страх, похожий на хроническую мигрень, то едва ощутимый, то невыносимый. Хотя он никогда не получал каких-либо угроз, он опасался убийц, скрывающихся на его обычных маршрутах. Иногда, стоя у окна и глядя на улицу внизу,