Финеас, снова в своем человеческом обличье, стряхивал с пальцев неясно откуда взявшийся пепел. Он весело посмотрел на меня. По уже сформировавшейся привычке я отвела взгляд, делая вид, что пытаюсь рассмотреть в искажениях что-то знакомое. Лже-Клара на расстоянии десятка метров махала мне рукой. Без особого энтузиазма. У меня все еще не было ничего, чтобы превратить ее в горстку мерцающей пыли.
Но Финеас вроде бы говорил, что это не проблема?
– Куда теперь? – спросила я.
– Домой. В Прагу. – Мне показалось, что его голос дрогнул. – Но моя Прага отличается от твоей. Ты видела. Поэтому мне нужна твоя Прага.
Моя Прага. Мои искажения – с современными улицами и транспортом, с обмельчавшей Влтавой и запруженным туристами центром. Я должна позвать их, и они ответят на зов, формируя вокруг нас с Финеасом застывшее запечатление, через которое мы попадем в реальность.
Он ведь для этого меня сюда затащил. Чтобы я помогла ему выбраться из его тюрьмы.
Но мне тоже кое-что от него было нужно.
– Подожди. Ты говорил, что Данте еще можно вернуть.
– Так и есть.
Я поняла и с первого раза. Но когда Финеас подтвердил это, в груди защекотало от восторга. Однако не стоило забывать о важности формулировок. Я больше никогда не попадусь на уловку слов, как это было с Анджелой. Она назвала меня союзницей, и я развесила уши, позволив, как глупую овечку, отвести себя на заклание. Это был болезненный, но ценный урок. Другие люди могут вкладывать в слова совсем не те смыслы, которые в них слышишь ты.
– Хорошо. – Я старалась выглядеть невозмутимой. – Я помогу тебе выбраться отсюда. Но ты должен поклясться мне, что поможешь вернуть Данте.
Финеас вскинул брови.
– Ты быстро учишься.
О, Финеас, ты даже не представляешь, как заблуждаешься. Я учусь медленно и дорого плачу за каждую ошибку. Поэтому…
– Поклянись могилой своей жены.
Ухмылка Финеаса дрогнула, и я мгновенно почувствовала себя виноватой. Слова оставили на языке горький привкус. Я еще не знала, кто я, но примерив роль человека, способного говорить такое, я поняла, что мне не понравилось. Но какой был выход? Как я могу быть уверена хоть в чем-то из положения, в котором так легко манипулировать моими страхами, моими чувствами? Поэтому, стиснув зубы, я отогнала непрошенную вину.
– Ты учишься быть жестокой. – Это прозвучало почти как комплимент. – Я готов подыграть тебе. Но знай, Клара, что у Патрисии Вереш нет могилы. Если хочешь, я могу поклясться Домом.
Его Домом – моим Особняком. Детищем Адама фон Тинкерфельдера, ожидавшего, что одна из новеньких лакированных дверей вдруг отворится, и оттуда выйдет его утерянный друг.
– Поверь, – продолжал Финеас, – если в твоем мире еще осталось что-то, что дорого мне, за что я готов вырвать из груди свое сердце и стереть в пыль кости, – это мой Дом. И я клянусь