– Добро пожаловать в реальность, – выпалила я, поворачиваясь к Финеасу.
Вряд ли он меня услышал. На его лице было написано блаженство: глаза зажмурены, ресницы подрагивают, рот приоткрыт, а в уголках губ дремлет улыбка. Он просто стоял так, запрокинув голову и растопырив пальцы, словно расчесывая ими ветер. Грудь под белой рубашкой высоко вздымалась и опускалась, и у меня в горле встал ком, когда я поняла: Финеас Гавелл не может надышаться. В тот момент я почти физически ощутила его любовь к этому миру, его неудержимое желание обнять все – ветер и холмы, лабиринты домиков с красной черепицей, ручьи брусчатки, озера асфальта.
– Какой сейчас год? – спросил он через несколько минут, провожая взглядом уползающий вверх трамвайчик.
– Две тысячи восемнадцатый.
Казалось, своим ответом я нанесла ему глубокую рану.
– Сто десять лет, – выдохнул Финеас.
– Особняк там, – я ткнула пальцем в нужном направлении. – Если ты хочешь пройтись…
– О, я очень хочу пройтись!
Словно в подтверждение слов, Финеас поднялся на носочки, став на секунду еще выше, и перекатился на пятки.
– Ты не представляешь, как это удивительно – чувствовать под ногами опору.
На самом деле, это было легко представить, глядя на его счастливое выражение лица. И почему я думала, что, вернувшись в реальность, Финеас будет первым делом удивляться современному транспорту, обмельчавшей Влтаве, внешнему виду людей?
– В Особняке могут быть плохие люди, – напомнила я. И ему, и себе. – Те, что бросили меня в Лабиринт. И искажение Данте…
Финеас благодушно улыбнулся.
– Не волнуйся об этом.
Я только это и слышала от него сегодня – «не бойся», «не волнуйся», и, надо признать, что слова эти имели магическую силу. Иначе как объяснить то, что я начала им верить?
Мы пошли вдоль трамвайных путей. Финеас едва ли не подпрыгивал на каждом шагу. Похоже, ему правда очень не хватало чувства опоры там, где он провел столько времени.
– И что ты теперь будешь делать? – спросила я, когда крыша Особняка со слуховыми окошками показалась среди деревьев.
– То, что должен был еще сто десять лет назад. – Прозвучало это зловеще, но, скосив на Финеаса взгляд, я увидела, что по его щекам текут слезы. – Я буду жить, Клара. Я наконец-то буду жить.
Он взлетел по ступеням так резво, словно у него за спиной были невидимые крылья. У меня крыльев не было, поэтому пришлось считать ступеньки ногами. Всего лишь двадцать три. Какой хороший день. Вернувшись в реальность, я вновь столкнулась с проблемами недосыпа и недоедания. Больше всего мне хотелось взять йогурт в холодильнике на кухне и уединиться с подушкой часов эдак на двадцать.
Когда я поднялась, Финеас уже преодолел неухоженный