– Чего тебе?
– Тебя ведь на самом деле не забирают в СИЗИФ? – ох, как он вовремя решил это уточнить-то, а…
– Нет! – я почти рявкнула.
– Это хорошо. Ты… слишком честная для него. Плохо кончилось бы.
Он отвернулся. Покраснел. Кажется, приготовился к удару или окрику. Я вспомнила, что на линейке он просто разглядывал стену. И иногда улыбался. Думал о чём-то своëм. Вроде было тепло. Последние кусочки света перед сезоном ледяных дождей и слякоти.
– Я хочу залезть на дерево. Пошли со мной?
Предложению он не удивился.
Мы приходили потом к этому дереву едва не каждый день. Сидели то у корней, то на ветке. Лежали в траве. И говорили. Никогда не думала, что умею столько разговаривать. Мы обсудили все книги, которые читали в жизни. Все мультфильмы, которые смотрели. Все компьютерные игры, что пытались пройти. Все города, которые хотели увидеть, но знали о них только из географического атласа. Иногда мы просто брали этот атлас, клали между собой на траву. Водили по карте пальцами. Строили маршруты. А потом шли на плиты и прыгали по клеткам. От звезды к звезде. Было уже прохладно. Траур по Родителю ещё не закончился, к куртке следовало прикалывать чëрный бант. У меня все время булавки терялись, и мы тратили время, шаря вслепую ладонями по траве. Всё, что у нас происходило, выглядело как игра. В лицее мы делали вид, что не обращаем внимания друг на друга. Но больше я не шпыняла его вместе с остальными. Старалась уйти в сторону.
Почему я начала дружить с Алькой? Не знаю. Не объясню. Я никогда не оставалась одна. Как-то с первого класса повелось, что умела драться, потому задевать меня было опасно. Мальчишки за это уважали, брали в компанию. Но в то же время могла посидеть с девчонками, повозиться, заплетая им косы, посмеяться, посплетничать. Мне не было одиноко или плохо. Уж точно не настолько, чтобы из отчаяния набиваться в приятельницы к изгоям. Тем не менее к ПервоЗиму я с трудом представляла себе дни без Альки и наших тайных встреч. Может, тогда и сообразила. Он был настоящим. Все мы недоговариваем. Притворяемся. Пытаемся казаться лучше. А он просто оказался таким, как есть. И потому ушел из СИЗИФа. Не сломался. Он был до противного слабым. Таким, что позволял обижать себя кому не лень. И в то же время сильным. Потому что не боялся говорить правду. Мне казалось, что ничего плохого не произойдет. Ну, в смысле, у Альки всë, конечно, нехорошо. Но хуже не станет. Наоборот, когда-то же другим надоест его доставать. Но вышло совсем страшное. У Альки нашли моральную патологию.
За день до этого мы стояли под зданием утилизатора, и сверху на нас трусил мелкий снег. Зимой на пустыре не погуляешь. И на дерево не заберешься. В гости тоже позвать нельзя: тогда все узнают, что я общаюсь с Алькой и посмеются надо мной. Вот и приходилось искать для коротких разговоров закоулки. А к утилизатору