Перо снова забегало по бумаге.
Пусть ветер в лицо веет,
Пусть море плещется,
Скрипят над мною реи…
Он воочию видел перед собой рисуемые картины. Распахнутые белоснежные паруса убегают в синеву неба, и море, бескрайнее море расстилается вокруг. Дарти на мостике, и свежий морской бриз холодит его разгоряченное лицо. Волны неспешно проплывают мимо, они катятся туда, за горизонт, где ждут его неведомые опасности и таинственные приключения.
Появление нового лица заставило Дарти отвлечься от заманчивых картин. Он опять находился в собственной комнате и видел перед собой уже не бескрайние морские дали, а своего ближайшего друга Кирсона Стодинга.
Кирсон был старше Дарти почти на четыре года, и это давало ему возможность смотреть на неугомонного приятеля с высоты более взрослого. Обрамленное бакенбардами, вытянутое лицо его напоминало лошадиное, но умный взгляд карих глаз заставлял забыть о некрасивой внешности, а спокойная улыбка и мягкий голос действовали на собеседника умиротворяюще. Сейчас он, улыбаясь, наблюдал, как Дарти сперва отложил перо и посмотрел на вошедшего, потом бросил взгляд на лежащий перед ним лист, вновь схватил перо и продолжил торопливо водить им по бумаге. Не высказывая признаков нетерпения, Кирсон ждал.
– Новые стихи? О чем на этот раз? – спросил он, когда Дарти, наконец, оставил свое занятие.
Дарти нетерпеливо отмахнулся:
– Потом. Сейчас еще слишком сыро. Все потом.
Он встал и отошел от стола. Лицо его выглядело усталым, но довольным.
– Потом наступает не всегда, – заметил Кирсон, присаживаясь на подлокотник кресла. – Сколько раз ты охладевал к своим творениям раньше, чем успевал их закончить.
– Ну и что! – сказал Дарти легко. – Какое это может иметь значение?
– Для других, возможно, и никакого. Но это может оказаться важным для тебя самого. Разве твоему самолюбию не польстило бы осознание того, что ты создал нечто прекрасное? Разве это ни снискало бы тебе популярность?
– А зачем мне это? – возразил Дарти беспечно. – Быть популярным столь утомительно. Творить, испытывать душевный подъем, все забывать, пока ты пребываешь в мире грез, наслаждаться песней слов, вот что меня привлекает. А смотреть, как это оценивают другие, пытаться подлаживаться под их вкусы и интересы, воевать за свою славу, ревниво следить, не затмил ли тебя соперник – нет, это не по мне. Я пишу, когда мне хочется и сколько мне хочется, а до остального мне дела нет.
– Но некоторые твои стихи действительно хороши, – заметил его друг. – И ты не хочешь даже попытаться издать их.
– Я уже говорил тебе, что меня это не интересует. Но довольно о моих творческих планах, – Дарти уселся. – Давай поговорим о другом. Расскажи-ка мне лучше, что новенького творится на белом свете?
– Что новенького, – задумчиво повторил Кирсон. –