Машины у нее не было, да и водила она плохо, так как мысли ее без конца витали где-то за гранью реальности, и она просто боялась устроить аварию. Эмма купила билет на рейсовый автобус до Найтлэйка. Она никому не сообщила о своем приезде: не хотела давать Эмбер и Лил возможность продумать план новых изощренных пыток.
Она добралась до главного автовокзала минут за двадцать, беспрестанно думая, не забыла ли взять что-нибудь важное, закрыла ли дверь, точно ли выключила воду в ванной. Вечно она терялась в собственных сомнениях. Автовокзал гудел и шевелился, как улей. Эмме было не по себе в толпе. Она стала придумывать план действий на случай, если один из толпы окажется зомбаком. Наверное, тогда ее просто затоптали бы в самом начале апокалипсиса, и она ничего бы не увидела. Эмма с огромным облегчением уселась у окна в самом конце довольно старого потрепанного автобуса, который был заполнен лишь на треть. Найтлэйк не являлся популярным направлением в конце лета. Найтлэйк вообще никогда не был популярен. Тихий, захолустный городок у озера, смотреть там было нечего, работы немного, жилье стоило очень дешево.
Эмма недолго думала о родном городе, ведь Дэвид никак не уходил из мыслей. Он прямо поселился в ее мозгу, развесил там свои фотографии, расставил картонные фигуры самого себя в полный рост. Там был Дэвид-подросток, и Дэвид выпускник колледжа, и Дэвид-муж посторонней женщины. И видимо, был Дэвид-ребенок, который намалевал на стенах этого выставочного зала: «Здесь был я». Эмма то обещала себе, что точно увидится с ним, то решала, что лучше этого не делать, потому что их время ушло, и если что-то и могло получиться раньше, то теперь уже слишком поздно. Она подумала, что если б они встречались в школьные годы, то к этому времени уже давно расстались бы, прочно разочаровавшись друг в друге, удалились из друзей и тихо ненавидели свои первые отношения, но продолжали бы сравнивать их с новыми. Разве не так чаще всего происходило с парами, которые начинали встречаться задолго до совершеннолетия. Эмма видела это не раз среди знакомых. Она вообще была очень внимательна к окружающим, всегда готовая выслушать и поддержать, как умела. Многие это ценили: удобно иметь такого слушателя, которому всегда можно поплакаться в жилетку и не нагружаться эмоциями в ответ. Больше всего Эмма напоминала зрителя, который наблюдает за стремительными потоками жизни с берега и никогда сам не приближается к воде. Ее внутреннее время шло по каким-то иным законам, оно было замедлено, едва ли не заморожено; между тем жизнь не ждала, ее течение не замирало ни на миг. Эмма не раз готова была решиться прыгнуть в омут, но все равно оставалась на берегу. Ведь она боялась воды. Она вообще многого боялась, в том числе и открытого проявления любых чувств, хороших или плохих, добрых или злых. Она даже могла засмущаться при словах «страсть», «желание» и подобных